Мне стало очень стыдно, я всегда считала себя современнойдевушкой, а тут почувствовала ископаемой рептилией, кем-то вроде Лохнесскогочудовища, ненароком дожившего от мезозоя до наших дней. Тут еще подвалил к намкакой-то совершенно несуразный тип и стал жаловаться, что у него что-то тампоросло и теперь, что ни делай, сплошная ботва. Слушая такуюсельскохозяйственную беседу, я совсем пала духом.

Лешка, видимо, почувствовал мое состояние и сжалился:

— Ладно, давай поглядим, что ты там хотела!

Мы заняли свободную кабинку, Лешка включил компьютер изапустил систему.

Я показала ему листочек, на который аккуратно переписаластранный текст, продиктованный мне по телефону старухой.

— Сарасавана… — удивленно прочитал племянник, —что за фигня?

Он набрал странное слово на клавиатуре, но компьютер никакна него не прореагировал.

— Ты точно ничего не перепутала? — Лешка тупосмотрел на экран. — Уверена, что именно такое слово?

— Уверена… — с сомнением протянула я, вспомнив, чтоподозрительное слово продиктовала мне по телефону полуграмотная старуха, —кажется, именно это слово…

Лешка задумчиво пощелкал клавишами и протянул:

— Что-то мне это напоминает…

Вдруг он хлопнул себя по стриженой макушке и завопил:

— Ну конечно! Это же на латинском регистре!

— Что? — переспросила я. — Что на латинскомрегистре?

— Да слово это! Вовсе не «сарасавана», а «капакабана»,такой вроде бы пляж есть в Америке!

— В Бразилии, — машинально поправила я.

— Тем более. Так что это слово — «капакабана», тольконаписано латинскими буквами.

Лешка переключил регистр и защелкал клавишами.

— О! — обрадовано ткнул он в экран. —Открылась, родимая! Теперь пароль просит. Какие там цифры-то у тебя были?

Я протянула ему листочек, и Лешка набрал на клавиатурепятизначный цифровой код.

— Отлично, — промурлыкал он, — кодправильный, мы получили доступ к системе… Здесь почтовая программа длязакрытого пользователя, мы можем отправить ему письмо…

— А прочитать мы ничего не можем? — спросила я.Писать письмо неизвестному я не собиралась — это наверняка опасно. Я хотелахоть что-нибудь узнать о нем, а не сообщать о себе.

— Ну, если хочешь, я могу открыть исходящую почту…

— А что это такое?

— Ну, предыдущие письма, которые отправляли с этого жеадреса.

Он опять пробежался пальцами по клавишам, и на экранепоявился удивительно знакомый текст: «Срочный заказ на партию мягкой игрушки».

— Тут еще прикрепленный файл, — Лешка направилотметку курсора на маленькую картинку в углу страницы и щелкнул клавишей«мыши». — Смотри-ка, а тут ты!

Действительно, на экране компьютера появилась крупнаяцветная фотография. Моя собственная фотография.

А внизу страницы, под снимком, был напечатан адрес квартирыРомана. Той самой квартиры, в которой мы с ним прожили почти год. Той квартиры,в которой безвременно закончила свои дни тетя Ара.

У меня по спине поползли мурашки.

Что же это значит?

Я не хотела в этом признаваться даже себе самой.

Хотя на самом деле все становилось на свои места, всеполучало совершенно четкое и логичное объяснение. Только объяснение это былочересчур страшным.

«Заказ на мягкую игрушку»! Это, выходит, я — та самая мягкаяигрушка, которую заказали с такими предосторожностями, таким сложным способом…Я достаточно много прочитала детективов, чтобы понять: неизвестному адресатуэлектронного письма заказали мое убийство…

— А можно узнать, когда это письмо было отправлено?

— Конечно, — не задумываясь, ответил Лешка и тутже назвал мне дату.

Письмо было отправлено как раз накануне того дня, когдапрогремел взрыв в квартире Романа.

— Наталья, ты чего такая бледная? — окликнул меняплемянник. — От духоты, что ли? Так ты пойди погуляй, а я еще немножкоздесь посижу, ладно? Кое-какие файлы скачаю, раз уж такая пошла музыка… Ты как,не против?

— Конечно, конечно, — согласилась я, невслушиваясь в его слова.

Мне было страшно, очень страшно… Меня «заказали», и вместоменя по ошибке убили другого человека…

Но самым страшным было даже не это.

Самым страшным было то, что я поняла — меня заказал не ктоиной, как Роман… потому что именно его рукой была сделана надпись на картонномкружочке из «Джона Сильвера», с которой началась цепочка, приведшая меня кэтому страшному электронному письму…

Конечно, у меня оставались еще какие-то сомнения, но оченьслабые. Роман жив, в этом я уже больше не сомневалась, и он по непонятнойпричине хочет моей смерти…

В этот раз в реанимации снова дежурила Оля. Она кивнула мнекак старой знакомой и с радостью выскочила из палаты покурить. Соседняя кроватьбыла пуста, я вспомнила землисто-серое лицо того больного, как он туго, хриплодышал, какие озабоченные лица были у врачей, и даже не стала спрашивать, кудаон делся, ясно было, что больной умер.

Моя мумия лежала в таком же виде, ничего не изменилось вокруг.Внезапно во мне шевельнулось невольное раздражение. Долго он так будетваляться? Долго я буду тайком пробираться сюда и с нетерпением следить зазабинтованной рукой, неверно отбивающей буквы, которые надо еще сложить в словаи понять, что они, эти слова, значат? Ведь я совершенно не знаю этого человека,не знаю, как он выглядит, что выражают его глаза. Жизнь столкнула нас, неспрашивая, хочу ли я этого!

Само по себе такое времяпрепровождение кого угодно утомит,даже если приходится ухаживать за близким человеком. А ведь Андрей мнесовершенно чужой.

— Как дела? — спросила я устало, присаживаясьвозле койки. — Как самочувствие?

Очевидно, он уловил в моем голосе нотки неудовольствия,потому что рука, лежащая на простыне, не шелохнулась. Я поглядела на приборы,они исправно делали свое дело, но отчего-то я знала, что Андрей в сознании ипрекрасно меня понимает.

— Знаешь что, — медленно закипая, начала я, —мне это уже надоело. Таскаюсь тут к тебе каждую ночь, а ты только командуешь —туда пойди, сюда пойди, то посмотри, это проверь… Ах, он в машине обгорел, ая-то откуда знаю, может, ты вполне этого заслуживал?

«Это не тебе решать», — простучала ожившая рука.

Вот как, мы, стало быть, обиделись. Но мне стало стыдно —ничего нет хорошего в том, чтобы оскорблять беспомощного человека.

«Ты мне не веришь», — снова простучала рука.