Впервые в университете было тихо. Наш экзамен был самым последним в этом учебном году. Опустилась на ступеньки, прислонив лоб к коленям, стараясь глубоко дышать. Разумовский ведь не завалил меня… сразу. Отсрочил унижение, решив придать ему особо жестокую форму. Я почувствовала, как внутри разгорается злость. Её можно было направить против Разумовского, только я прекрасно понимала, насколько он был прав в своём утверждении о месте, которое я занимаю. Отдавать я его не собиралась. Без боя точно. Поэтому, первое, что я сделала, придя домой – легла спать, отключив будильник и телефон, заперевшись в комнате. Через двое суток, выспавшись, приведя себя в порядок, я начала готовиться к собеседованию.

Я пыталась найти информацию о том, как проводятся собеседования в этой клинике, но ничего не нашла. Даже на форумах никто не откликнулся на мой вопрос. Чуть позже узнала, почему. Первым, что я сделала, переступив порог клиники, которую называли «Белоснежная», было подписание соглашения о неразглашении всего, что происходит в этих стенах, с заоблачными суммами штрафов, при виде которых становилось плохо, некоторые человеческие органы гораздо дешевле. Претендентов было много. Здесь рассматривали кандидатуры всех желающих. Собеседование проходило в несколько этапов и уже на первом отсеяли восемьдесят процентов претендентов. Тест из тысячи медицинских вопросов я сдала с лёгкостью и мне казалось странным, что у кого-то с ним возникли трудности. Больше всего я боялась психологического теста. У меня с детства были небольшие проблемы, я всегда боялась, что кто-то узнает о моей небольшой проблеме с голосом, а также может счесть её большим недостатком. Оставалось надеяться, что с психологом этой клинике не повезло. Напрасно. Пришлось выложить всё напрямую.

Доктор ничего не записывал. Разговаривал спокойным голосом, создавая ощущение, что мы старые знакомые. Я прекрасно понимала, что это такой способ расположить к себе, и не обольщалась. Разговор начинал напоминать игру – кто кого переманипулирует. Я делала вид, что моя проблема меня не беспокоит, он – что в это искренне верит. Даже моя попытка отвлечься на его привлекательную внешность, чтобы не выдать своё напряжение, не помогла, пришлось отвечать на ворох вопросов, из которого я была обязана выбраться, скинуть с себя, чтобы пройти и этот этап.

– Ваши родители знали об этой проблеме?

– Мама знала.

– Отец?

– Нет.

– Ваша мама обращалась к специалистам?

– Да. Причину так и не выяснили.

– Лечение?

– Не помогло.

– Даже медикаментозное? – Он улыбнулся, прекрасно зная причину, по которой мне не помогли таблетки. Проницательный. Поглубже села в мягкое кожаное кресло, поёрзав, окончательно выдав себя.

– Хорошо. Да, я не пила таблетки. Мама была беспечна и отдала мне флакон вместе с инструкцией, которую я прочитала. Список побочных эффектов мне не понравился.

– Вам было семь.

В отличие от меня за время нашего разговора он ни разу не пошевелился, даже что он дышит было незаметно. Лишь глаза медленно закрывал и открывал, напоминая чем-то ленивца, только очень красивого, светловолосого с выраженными скулами и ярко очерченными губами, выделяющимися на светлой коже, будто он долго целовался перед нашей встречей.

– Даже семилетний ребёнок знает, что тошнота и рвота очень неприятны. – Мой ответ его позабавил, уголки губ дёрнулись, и он смутился, когда понял, что я заметила.

– Вы учитесь на врача. Ваши планы на своё будущее амбициозны. Вам не кажется, что эта ваша особенность может отразиться на выполнении обязанностей хирурга? – Наконец-то пошёл в атаку. Долго раскачивался.

– Не отразится.

– Почему вы так уверены? Что ещё вы не сказали?

– Голос пропадает, когда хочется кричать, звать на помощь, в моменты, когда в опасности нахожусь непосредственно я, когда что-то угрожает именно мне, а не окружающим.

– Интересно. Когда в последний раз вы теряли голос подобным образом?

– На выпускном, когда мой пьяный одноклассник зажал меня в одном из кабинетов.

– Чем всё закончилось?

– Я ударила его шпилькой в ногу и коленом в пах, после чего убежала.

– Ещё примеры.

– Когда однажды возвращалась из школы и за мной шёл подозрительный тип. Было темно, поблизости никого не было. Я ускоряла шаг – он тоже. Я потом резко рванула и пролезла в лаз в ограде. Убежала.

– Ещё.

– В лагере, когда мне устроили тёмную. Таких моментов было немного.

– Есть ли пример, когда угроза исходила не от человека?

– Голос пропадал если мне снился кошмар. Когда я просыпалась, говорить не могла.

– Как часто вам снятся кошмары?

– Давно не снятся, но я помню ощущение беспомощности и беззащитности.

– Что вам снилось?

– Не знаю.

– Ваш случай очень интересен, жаль, что вы не моя пациентка. Гипноз мог бы помочь вам вспомнить, если когда-нибудь решитесь, буду рад вас видеть.

– Что вспомнить?

– Причину, из-за которой ваше сознание воздвигло огромную стену без лазов и дверей.

– Гипноз прорубит ход в этой стене?

– Нет. Он её разрушит и то, что она сдерживает обрушится на вас вперемешку с обломками стены. Я бы мог предположить, что вы стали объектом сексуального насилия в детстве, но в ваших документах сказано, что вы девственница. Так что, если надумаете, моя кушетка в вашем распоряжении.

Я не воспользовалась его предложением. Доктор Стержнев умел расположить к себе, подтверждением этому было то, что уже через полчаса нахождения в клинике я от четырёх разных женщин слышала восхищённые речи о нём. Меня он тоже впечатлил, красотой, умом, проницательностью, а ещё напугал тем, что нашёл во мне, и в чём не смог разобраться. Но судя по тому, что этап собеседования с ним я прошла, он тоже не остался ко мне равнодушен и не оставил надежды затащить меня на свою кушетку.

Последний этап был самый сложный. Собеседование а-ля «один против всех». Страшно было представить, как они проводят отбор врачей, если на должность медсестры собеседуют всем высшим медицинским составом. Собрались главы всех отделений. Каждый задавал по несколько вопросов. И вроде всё складывалось благополучно, пока очередь не дошла до Разумовского. Всё время собеседования он молчал, ни на кого не смотрел, будто был не здесь. По скользкому столу он толкнул ко мне папку, которая больно ударилась своим жёстким краем о пальцы, практически впилась в них. Открыв её, я натолкнулась на знакомые листы.

– Я хочу слышать диагноз. – Так и не подняв на меня взгляд, покручивая в руках ручку.

Не знала я, какой поставить диагноз. Слишком мало информации. И вообще не понимала зачем медсестре ставить диагнозы. Меня никто не торопил, и я принялась внимательно вчитываться в каждый показатель. Мне уже было не столь важно получить это место, как доказать Разумовскому, что я не бездарность.