Между тем в горах уже наступала осень, и морозы на восходе солнца достигали 7 °C на стоянке и невольные мысли, что совершенно бесцельно погиб один из членов дружной семьи, которой была экспедиция, навевали сожаление и огорчение. Отчаявшись, было принято решение покинуть роковое место и направиться к западу по высокой долине, которая залегла между главным и окраинным хребтами. Пройдя вёрст 25, встретили ключ, отдохнули на нём часа два, а затем пошли опять, с целью уйти в этот день как можно дальше.

Караван шёл в обычном порядке, все ехали молча в самом мрачном настроении духа. Спустя час после того, как путники вышли с привала, казак Иринчинов, ехавший во главе первого эшелона, заметил своими зоркими глазами, что вдали кто-то спускается с гор по направлению каравана. Сначала все подумали, что это какой-нибудь зверь, но Пржевальский рассмотрел в бинокль, что это был человек и не кто иной, как числившийся уже в мёртвых, Егоров[230].

Тот час же Эклон и один из казаков поскакали к нему, и через полчаса Егоров уже был возле нашего каравана, где в эту минуту почти все плакали от волнения и радости, что член их семьи остался жив. Он едва держался на ногах, лицо у него было худое и почти чёрное, глаза воспалённые, губы и нос распухшие, покрытые болячками, волосы всклокоченные, взгляд какой-то дикий. С подобной наружностью гармонировал и костюм или, вернее сказать, остатки того костюма, в котором Егоров отправился на охоту. Одна злосчастная рубашка прикрывала теперь наготу, фуражки и панталон не было, а ноги были обёрнуты в изорванные тряпки.

На первом же привале, его напоили чаем и накормили немного бараньим супом. Затем обмыли тёплой водой израненные ноги и приложили на них корпию, намоченную в растворе арники, из походной аптеки, дали хины, и уложили спать.

Возвращение унтер-офицера Н. Егорова. Рисунок Р. Роборовского

Ещё день-другой таких страданий – и заблудившийся в горах мог погибнуть от истощения. Он сам уже чувствовал это, и решил ходить до последней возможности, затем собирался вымыть где-нибудь в ключе свою рубашку и в ней умереть. Но судьба рассудила иначе, Егоров случайно набрёл на свой караван и был спасён. Опоздай они днём выхода с роковой стоянки или выступи днём позже, наконец, пройди часом ранее или позднее по той долине, где встретили Егорова – несчастный, конечно, мог погибнуть, и данный случай навсегда остался бы темным пятном в истории путешествий Н. М. Пржевальского, но этого к счастью не произошло.

Северный Цайдам. Встреча с чиновниками в Дзун-засаке

Завершение первой половины путешествия

Экспедиция остановилась в Сартынской[231] долине, в районе озера Ихэ-Сартын, чтобы выходить ослабевшего Егорова. Нашли и проводника на дальнейший путь окружной дорогой через стойбище курлыкского князя. Все местные советовали идти обходной дорогой, на что путники и согласились.

Впрочем, для экспедиции было выгодней идти окружным путём, который давал возможность лучше познакомиться с северным Цайдамом. Затем они рассчитывали купить у князя несколько новых верблюдов, или выменять их на более плохих из своих и оставить, под надзором того же князя, весь лишний багаж до возвращения из Тибета.

Через день в лагерь к путникам приехал уездный чиновник глава местной власти Курлык-бэйсе, который отказал Пржевальскому в помощи. Немного погодя, Пржевальский сам отправился к нему нанести визит и возобновить переговоры. Он сказал, что, имея свой пекинский паспорт, он требует снабдить их проводником и всем необходимым на дальнейший путь. Срок такого ультиматума был назначен до следующего утра.

В противном случае он пригрозил: во-первых, жаловаться на него в Пекин, а во-вторых, ввиду безвыходности положения, голодать они не намерены, – отнять силою необходимое им продовольствие, если его не продадут по доброй воле. С тем он и уехал. Иринчинов же на некоторое время остался у чиновника и в красках представил ему совсем неприятную для него перспективу, чем ещё более напугал его относительно возможности завтрашней экзекуции.

Утром следующего дня чиновник приехал и объявил, что готовы исполнить все требования, за исключением дать проводника прямо в Тибет, но обещали вожака до стойбища соседнего цайдамского князя Дзун-засака, того самого, у которого Пржевальский был при своём первом путешествии в Тибет. На такую комбинацию пришлось согласиться, тем более, что после подобных недоброжелательных контактов с ним, уже невозможно было оставить у него на хранение лишнюю кладь до возвращения из Тибета. И такова вся Внутренняя Азия.

Пройдя 120 вёрст, они пришли в Дзун-засак, в котором дважды они были при первом путешествии в Центральной Азии в 1871 1873 годах. Таким образом, они вышли на старую дорогу и сомкнули с ней линию нового пути. Шесть дней они простояли возле хырмы[232] Дзун-засак, и все это время прошло в хлопотах по дальнейшему снаряжению в Тибет.

Местные чиновники согласились принять к себе в хырму на хранение коллекции и лишний багаж, всего пудов тридцать клади. Затем они взяли у путников на сохранение 20 ямбов серебра. И, когда обоз значительно убавился, оставшимся багажом завьючили 22 верблюда. Теперь вьюки сделались лёгкими, не более как по 6 7 пудов весом на каждое животное, и почти все верблюды, отдохнув в Нань-шане, чувствовали себя бодрыми и годились для перехода через Тибет. Иначе они не смогли бы туда вовсе идти, так как у местных хороших верблюдов не оказалось.

12 сентября 1879 г. экспедиция двинулась в Тибет. Начался второй период путешествия, более интересный как по самому характеру впереди лежавших местностей, так и по их совершенной непредсказуемости.

Подытожив первую часть экспедиции в Тибет, можно подвести черту: от Зайсана до хребта Бурхан-Будда путники прошли по пустыне более чем 2000 вёрст. И только в одном месте на Тянь-Шане встретили настоящий лес, в котором путники провели сутки. По этой причине образцы флоры и фауны в изобилии встречались редко. Но всё же за пять весенне-летних месяцев им удалось собрать около 600 экземпляров птиц и млекопитающих и 406 видов растений в гербарий.

Белые пятна, зиявшие на географических картах, вскрыты. Глазомерная съёмка пути, определения широты, барометрические измерения высот и метеорологические наблюдения, всё это прочно вошло в копилку мировой науки, благодаря этой экспедиции Пржевальского. Нужно признать, что этнографические исследования, на этом участке, объективно проводились слабо, так как по пути встречалась почти сплошь безлюдная и бесплодная пустыня, за исключением оазисов Хамийского и Сачжеуского и других местностей северного Цайдама.

Проанализировав полученный материал, Пржевальский сделал вывод.