которыми, ожидая возвращения солдат из Лхасы, путники познакомились и подружились. К сожалению, знакомство было самое поверхностное, так как они не имели специального для этих целей переводчика с тибетского, услугами которого могли бы пользоваться. Получалось, что, живя среди малоизвестного населения, они должны были ограничиться лишь наблюдениями, которые случайно бросались в глаза, и сведениями, которые произвольно до них доходили.

Характеризуя нравственные качества тибетцев, Пржевальский в своём дневнике записал: «Из всех кочевников, виденных в Азии, тибетцы в нравственном отношении были наихудшие. Чуждые гостеприимства и добродушия, столь присущего монголам, не испорченным китайским влиянием, обитатели Северного Тибета, несмотря на свой пастушеский быт, могут соревноваться относительно хитрости, жадности к деньгам, плутовства и лицемерия с опытными проходимцами любого европейского города. Всегда, лишь только им приходилось иметь какие-либо контакты с описываемыми кочевниками, они убеждались, что это люди без всякой совести и поголовные обманщики. То же самое про них говорили и монголы. Из похвальных качеств тибетцев можно указать лишь на то, что они в общем энергичнее монголов».

Гора Бумза, близ восточной подошвы которой на абсолютной высоте 15 500 футов расположился лагерь, приобрела неожиданную известность, сделавшись крайним южным пунктом путешествия по Тибету[244]. Здесь путешественники провели 18 суток в ожидании ответа из Лхасы. От этого ответа зависели планы дальнейшего путешествия в Тибет и другие его районы. В случае отказа в пропуске, Пржевальский планировал идти назад в Цайдам и посвятить предстоящую весну, а если будет возможно, то и лето, исследованию верховьев Жёлтой реки, где, как известно, так же не ступала нога европейцев.

Теперь же положение экспедиции оказывалось вдвойне неблагоприятным: во-первых, в связи с неизвестностью дальнейшей её судьбы, а во-вторых, потому, что путь оказался закрыт и спереди, и сзади. На Тан-ла их ожидали ёграи, жаждавшие мщения, – впереди стояли тибетские войска, которых, вместе с милицией, собралось в деревне Напчу около тысячи человек. От этого отряда человек двести располагалось авангардом на границе далай-ламских владений.

Первые дни наступившей паузы были посвящены изучению окрестностей и написанию различных заметок. Казаки, тем временем, чинили износившуюся одежду и вьючные принадлежности. Вскоре наступило бездействие и неопределённость, ввиду неизвестности дальнейшего пути продвижения экспедиции. Получилось, что вместо желанного отдыха, они нашли себе заточение, которое притом отзывалось и на здоровье всех. Ночные караулы для казаков были отменены, из-за того, что местные жители достаточно ознакомились с оружием военных, притом по ночам светила полная луна, и обе сторожевые зайсанские собаки чутко бодрствовали.

Тибетцы, кочевавшие в окрестностях лагерной стоянки, сначала сильно чуждались пришельцев. Но затем, освоившись с пребыванием путников, притом видя, что они никому и ничего дурного не делают, местные кочевники ежедневно стали являться, то в качестве зрителей, а вместе с тем, то приносили продавать масло и сухой творог или приводили на продажу баранов и лошадей. За все это запрашивали цены непомерные и вообще старались надуть всяческим образом. Вместе с мужчинами иногда являлись и женщины, которых влекло, главным образом, любопытство.

К сожалению, незнание языка очень мешало общению с местными. Объяснялись между собой они большею частью пантомимами или с помощью нескольких монгольских слов, которые понимали некоторые из тибетцев. Типы приходивших к нам как мужчин, так и женщин втихомолку срисовывал В. И. Роборовский, всегда искусно, умевший пользоваться для этого удобными минутами.

Ещё более усиливались нелепые слухи, распускаемые народной молвой. Везде уверяли, что русские трёхглазые, поводом этому служили кокарды носимых фуражек, что их ружья убивают на очень далёком расстоянии стреляют без перерыва сколько угодно раз, но сами они неуязвимы, что знают они все наперёд и настолько сильные в волшебстве, что даже их серебро есть заколдованное железо, которое со временем примет свой настоящий вид. Ради этой последней нелепости тибетцы сначала не хотели продавать что-либо и лишь впоследствии разуверились в мнимой опасности.

Не желая признать Тибета независимым, китайские министры уверяли, что они получили коллективное письмо от лам, просивших не разрешать иностранцам вход в Тибет. Ничего не подозревая о переписке и пререканиях вообще по поводу русской экспедиции, Пржевальский намеревался идти вперёд…

Из отряда, выставленного на границе владений далай-ламы, в лагере находились посменно пятеро солдат под предлогом охраны, в сущности, конечно, для того, чтобы наблюдать за нами. В этом откровенно сознались и сами солдаты, которые в большинстве вели себя услужливо, в особенности, когда радушно и вдоволь кормили их бараниной. От тех же солдат поступила информация, что против нашей экспедиции собран в Напчу (современное название г. Нагчу. – Прим. автора) большой отряд, которому предписано силой противиться дальнейшему продвижению русского каравана.

«Под страхом смертной казни нам велено драться, а не убегать, – простодушно объясняли солдаты, – но что мы можем сделать против ваших ружей и вашей смелости, при первых выстрелах с вашей стороны мы все побежим, а там пусть что будет, то будет. Да и наши начальники трусят не меньше нас; они постоянно молят бога, чтобы беда миновала»[245]

Наблюдая за военными во время ожидания ответа из Лхасы, и беседуя с местными милиционерами, Пржевальский дал всем Тибетским солдатам краткую характеристику в своих дневниках, которые позже пернёс в отчёты.

Через неделю после прибытия на ключ Ниер-чунгу, пользуясь сменой караульных солдат, Пржевальский послал с ними в деревню Напчу казака и переводчика для того, чтобы купить чаю и дзамбы, которые были на исходе, а также разведать любую информацию относительно посещения Лхасы и про окрестную страну. Однако посланцы уехали недалеко. Их задержали в тибетском отряде, выставленном на границе, и дальше не пустили. Провизию и чай обещали доставить с получением ответа из Лхасы. Конфликтовать из-за мелочей не следовало, и путники решили обождать.

Спустя ещё немного времени, невдалеке от лагеря путников расположился на дневку караван тибетских торговцев, направлявшихся обратно из Лхасы в Синин. Длинный караван состоял из двухсот вьючных яков, нескольких верблюдов и сопровождавших 22 человека. Следовали они в Синин – главный пункт торговли Северного Китая с Тибетом, куда везли – сукно, курительные свечи и другие предметы для богослужения, священные буддийские книги, лекарства, пряности, сахар и другие товары. Товары эти шли из Синина частью в сам Китай, но в основном на север в Монголию. Обратно же из Синина в Лхасу направлялись различные китайские и преимущественно пекинские товары. Хотя разбойники ёграи и голыки нередко нападали на такие караваны, но более ловкие хозяева умели откупиться и поладить с этими разбойниками.

Торговые караваны между Лхасою и Синином ходили ежегодно несколько раз осенью, зимою или самою раннею весною. Купцы ездили почти одни и те же, для