Другая конная партия расположилась на скате горы прямо против ночёвки, а третья собралась немного сзади, вероятно для того, чтобы атаковать с тыла или, по возможности, задержать наше отступление.

Если бы отряд отступил назад, то ему встретились все те же ёграи, притом ободрённые нашею трусостью. И наконец, до Цайдама, до которого расстояние оставалось более 700 вёрст, с усталыми верблюдами, быстро пройти не представляло возможности. Оставалось одно – пробиваться вперёд с боем.

Лишь только караван тронулся с места, человек 60 или 70 ёргаев пришли в движение. Передняя партия построилась при входе в ущелье, задняя осталась наблюдать, средняя же поехала шагом на одной высоте с караваном. Так прошли они около двух вёрст под наблюдением и в сопровождении разбойников. В это время средняя их партия приблизилась к путникам шагов на семьсот, недалеко также оставалось и до той кучи, которая заслонила вход в ущелье. Сократить ещё расстояние не имело смысла, так как ёграи на своих отличных конях в несколько мгновений могли оказаться вблизи и главный шанс – дальнобойные, скорострельные ружья не сыграли бы решающей роли в отражении нападения. Поэтому командир отряда – Пржевальский решил дать команду на открытие огня на упреждение, и разбойники поспешно ретировались[240].

Пользуясь передышкой в бою, требовалось быстрее пройти ущелье, чтобы не попасть в засаду. Никто уже на скалах не сидел, но Пржевальский всё же послал разведку на возвышенность горы для осмотра местности. Отряд шёл плотно впереди верблюдов, держа ружья наизготовку. Никого в ущелье не оказалось. Вероятно, испробовав на себе дальность стрельбы оружия путников, ёграи не пожелали испытать на себе их действия с более близкого расстояния, и решили убежать, пока солдаты стреляли в конные партии. Заднее прикрытие исчезло также неизвестно куда. Два же других прикрытия, разогнанные выстрелами, собрались с защитниками ущелья на вершине горы и оттуда пугливо провожали караван, миновавший короткое ущелье и появившийся на широкой равнине, где хорошо вооружённые и подготовленные к нападению военные со своими скорострелками, чувствовали себя намного уверенней.

Встреча Тибетских чиновников

Томительное ожидание. Нелепые слухи. Информация от монголов

Путь по новому плато лежал по-прежнему на Юг. Всюду встречались кочевья тибетцев, которые, увидев наш караван, подъезжали верхом и предлагали купить баранины, масла или сухого творога[241].

На переходе от р. Сан-чю, впадающей в р. Тан-чю, экспедиция встретила монголов, которые заставили потревожиться. Откуда-то разнёс слух: «Русские идут сюда затем, чтобы уничтожить нашу веру, мы их ни за что не пустим, пусть они сначала перебьют всех нас, а затем войдут в наш город».

И теперь, ввиду неожиданного появления отряда, передавались сигналы с первых тибетских стойбищ на Сан-чю, и наспех собранные на границе далайламских владений солдаты и милиция несли круглосуточную вахту, а местным жителям воспрещалось под страхом смертной казни продавать что-либо и вообще вступать с путниками в какие-нибудь контакты.

Кроме того, из той же Напчу, послали навстречу экспедиции двух чиновников с конвоем из десяти солдат, чтобы узнать подробно о цели экспедиции, и тотчас же сообщить об этом в Лхасу. Встреченные отрядом, монголов направили в качестве переводчиков, но новые знакомые предпочли ехать вперёд и обо всем предупредить экспедицию.

Так в сопровождении монголов путники встретили тибетских чиновников с их конвоем. Посланцы держали себя весьма вежливо и вошли в юрту только по приглашению. Здесь прибывшие чиновники обратились к Пржевальскому с расспросами: «Кто вы такие и зачем идёте в Тибет?».

Он им доходчиво объяснил, что все они русские и идут в Тибет за тем, чтобы посмотреть эту неизвестную для них страну, узнать, какие живут в ней люди, какие водятся звери и птицы, какая здесь растительность и т. д., словом, цель экспедиции исключительно научно-познавательная, а конвой для самообороны от разбойников.

На это тибетцы отвечали, что русские ещё никогда не были в Лхасе, что сюда с севера приходят только монголы, тангуты да сининские торговцы и что правительство тибетское решило не пускать их далее. На что Николай Михайлович предъявил свой пекинский паспорт и заявил, что они имеют на это разрешения китайского императора и, следовательно, не пускать их далее они не имеют никакого права, на что потребовали аргументированного разъяснения.

Чиновники попросили Пржевальского обождать на месте до получения ответа из Лхасы. Ответ обещали дать через 12 дней. Тибетцы переписали фамилии и число казаков, а также данные паспорта, и тотчас уехали в Напчу.

Переводчики монголы на некоторое время оставались на месте. С одной стороны, они не пускали экспедицию в Лхасу, но с другой объясняли, что китайцы в данном случае не виноваты, что китайский резидент в Лхасе якобы много раз советовал правителям Тибета принять нас с почётом, но его просьбы и увещания остались напрасными. Пржевальский понял, что китайские чиновники хитро распустили слух о том, что тайная цель путешествия есть похищение далай-ламы.

«Невежественная, фанатичная масса, конечно, охотно поверила такому слуху, как всегда и везде она поверит любой нелепости, лишь бы нелепость эта потворствовала ее излюбленным привычкам и не противоречила ее грубым идеалам. Для высшей иерархии Тибета также весьма желательно было не пускать нас к себе, во-первых, по подозрительности и недоверию к иностранцам вообще, а во-вторых, вследствие того опасения, чтобы наше посещение Лхасы не открыло бы сюда доступ и другим европейцам, в особенности миссионерам»[242]

Через день после отъезда тибетских чиновников и монголов-переводчиков в лагерь прибыло пятеро тибетских солдат из Напчу с предложением перенести нашу стоянку на другое, более удобное, место. Путники охотно согласились и, продвинулись на пять вёрст по дороге, ведущей в Напчу, чтобы сделать привал и разбить лагерь.

Люди и все животные сильно устали, в особенности после того, как в продолжение тринадцати суток, от самой Мур-усу, шли без дневных остановок. Двое казаков простудились, а один из них Телешов, даже потерял голос, так, что почти не мог говорить более месяца. Отдых был необходим. В Напчу караваны богомольцев обычно оставляли своих верблюдов и следовали далее на яках, которых нанимали у местных жителей. Но у наших путников такой перспективы не было.

Лучшее решение было только одно, – остановиться и ждать ответа из Лхасы. Тем временем, в Русском посольстве, не имея информации о продвижении экспедиции, решили, что произошло какое-то чрезвычайное происшествие, и что «вся экспедиция и сам её талантливый, и уже успевший прогреметь своими подвигами по всему свету, начальник, погибли в тибетских пустынях»[243].

Что же происходило в это время в лагере наших путников? В окрестностях лагеря путешественников везде кочевали тибетцы, с