Он вздохнул. По идее — замок вешается для того, чтобы помешать входу, а не выходу.

— Эй, эй, ты! Я сказал — эй!

Билл замер — и тут же пожалел об этом. Не запаникуй он на долю секунды, мог бы сделать вид, что не расслышал или не понял. Возможно, кинься он наутек, сумел бы удрать, а нет — придумал бы правдоподобное объяснение. Теперь поздно. Всего-то успел пройти жалких полдесятка ярдов.

Стражник бежал наперерез. Догнал, встал, согнулся вдвое, судорожно вдыхая и выдыхая и лязгая при этом броней.

— Эй, — выговорил он, задыхаясь. — В смысле, привет.

Он опять согнулся, всасывая воздух.

— Пардон, бежать в такой одежке — сущее убийство. — Он показал на доспехи. — Всякий раз я так…

— Э-э, — выговорил Билл, чувствуя, что должен поучаствовать в общении, но не представляя, как именно.

Испуганный крик и спасение бегством теперь уж точно не назовешь лучшей линией поведения.

— Пардон. У меня всегда не выходит с представлением. Такой вот капитальный недостаток. Мне кажется, что все будет нормально, если как-нибудь переживу самое начало знакомства, но само это переживание нужно переживать и преодолевать. Потому я и застреваю на представлении. Выходит совсем неловко. Жуть одна. Э-э, ну как сейчас.

— Простите? — выдал Билл наугад.

Он пожалел, что не знает магии. Эх, если бы владеть чем-нибудь из арсенала Чуды! Пара слов — и земля расступается под ногами, провалишься, и нет тебя. Было бы здорово…

— Да не за что, право слово. Это я тут, в общем… Ох, проклятье, я забыл, что при представлении надо представиться. Я же говорил — совсем у меня не выходит.

К Биллу медленно пришло понимание того, что заговорившийся стражник — знакомый. Причем недавний. И неприятный.

— Я Беван, — представился солдат. — А ты Билл, ведь так?

Желудок Билла подпрыгнул. И еще раз. Затем он совершил сложное гимнастическое упражнение. Билл почувствовал на языке вкус желчи, — наверное, ей захотелось поглядеть на спектакль, а не кувыркаться в кишках.

Билл снова открыл рот, чтобы вставить подходящую реплику. Он был уверен, что убедительно и веско отрицает знакомство, но на самом деле вырвалось хлюпанье, кваканье и хрип — словно предсмертные вопли тяжело ожиревшей жабы.

— Наверное, и не помнишь меня, — произнес Беван, грустно качая головой. — Да, мое лицо совсем не запоминается. По крайней мере, мне жена всегда так говорит. Мол, обыкновенное оно, плоское, похожее на рыхлое тесто, и лично она хотела бы его забыть.

Он рассмеялся.

— Да, забавная женщина. В общем, знаешь, я один из тех солдат, что давеча пришли к тебе на ферму забирать за долги. Ну, из-за того бюрократического недоразумения.

О боги! За что вы так ненавидите несчастного Билла? Может, он забыл вознести вам жертвы? Или слишком много богохульствует?

Язык — словно деревяшка во рту. Билл заставил слово протиснуться мимо него.

— Нет.

— Но да! — воскликнул лучащийся добродушием и радостью Беван. — И вот ты здесь! Я так рад, что ты не упал, но встал на ноги! В смысле — тебе жутко не повезло с фермой. Я уж думал, тебе наверняка светит долговая тюрьма. А ты здесь — живой и здоровый!

У Билла задергалось лицо. Надо ответить, изобразить удивление или негодование — но мышцы лица не слушаются, по-своему двигаются и переживают. Брови поднимались и опускались, губы кривились.

Беван же выглядел так, словно ему заменили мозг глиняным горшком.

Вдруг Беван глянул через плечо Билла и крикнул:

— Эй, Джоэф! Иди сюда! Посмотри, кто здесь! Это Билл!

Ясное дело, время заполнять паузы в разговоре безвозвратно ушло. Билл словесную дуэль безнадежно провалил. Но зато проблема выбора стала гораздо проще. Нужно бежать. Попросту поставить одну ногу впереди другой и оттолкнуться.

Он поставил правую ногу впереди левой. Он согнул колено, и…

Мясистая рука Бевана легла на плечо, чтобы развернуть несчастного лицом к Джоэфу. Из-за этого приготовившийся к рывку Билл потерял равновесие, не побежал и не повернулся, но завалился набок, ударился головой о стену и подумал, насколько же дрянные кузнецы у Мантракса, если шлемы стражников — их лучшая продукция.

— Билл? — спросил Джоэф, подходя к шатающейся паре. — Кто это, на хрен, Билл?

Наконец Билл совладал с языком.

— Я? Да я никто.

Все прочие стражники, несомненно, Бевана ненавидели. Нежелание общаться было очень ясно написано на скривившемся крысьем личике Джоэфа.

— Ну, мать твою, точно, — изрек Джоэф, изрыгнул струю коричневой слюны под ноги Биллу, развернулся и пошел прочь.

— Нет! — не отставал Беван, поскольку, очевидно, он был адским демоном, спрятавшимся под обличьем лепечущего имбецила. — Джоэф, ты же помнишь! Ну, ту ночь. Мы забрали его ферму и хотели отвести в долговую тюрьму, а он побежал в амбар, и мы подожгли ферму. А Курр все говорил, как убьет его, потому что Билл обжег ему лицо, и Курр очень разозлился. Но ты посмотри! Мы его не убили, а он призвался! Ну разве не забавный случай?

Джоэф оказался не настолько тупым, как Беван. Что не удивительно — у Билла на ферме табуретки были умнее Бевана.

Билл успел шагнуть всего один раз. Потом его схватили за плечо и швырнули наземь. Билл лягнул изо всех сил и ощутил приятный хруст, когда нога ударилась во что-то твердое. Затем приятное окончилось, потому что на Билла свалился воющий Беван.

— Джоэф! Что ты делаешь?! — взвыл он.

— Ты, недоумный выродок Суя, этот тип — вовсе не гребаный солдат! Ему присудили тюрьму! Он сжег половину лица Курру! А мы беглецов от тюрьмы не призываем! Если б мы не призывали идиотов, то мудаки вроде тебя не смогли бы пролезть сюда — уж не знаю зачем!

Джоэф оказался превосходным оратором. Он очень громко, отчетливо и выразительно прокричал все это Бевану в лицо, чем привлек к себе большое внимание. В миг, когда Билл спихнул с себя Бевана, появились несколько стражников, помогших Биллу подняться на ноги, ударивших Билла лицом о стену и завернувших ему руки за спину под очень болезненным углом на то время, пока их связывали.

Разговор не получился. Побег не получился. Биллу оставалось лишь надеяться, что не получится и мучительная смерть.

Храп всегда отравлял жизнь чутко спящей Летти. А Балур был завзятый храпун. Во сне из глубин Балуровой глотки вырывался звук, который, наверное, могли бы порождать две занявшиеся любовью горы. Гортанный задыхающийся хрип елозил по разуму ржавой пилой. Сон под такой аккомпанемент превращался в тяжелое, опасное для жизни испытание. Однажды Летти даже прошла лишнюю милю по кишащему кобольдами лесу, чтобы не слышать храпа ящера.