вернувшуюся жену бывшего, девушка была бледная, волосы растрепаны, глаза красные от слез. Ей бы не стоило так волноваться, все-таки в положении, но Калинкина поймала себя на мысли, что ее это никак не волнует, нет ни зависти, ни обиды.

– Дамочка, как вас там? Забыла имя, – Лаура была категорична, уж ее-то точно не волновало ничье положение. А вот душевное состояние подруги – очень даже.

– Любовь.

Анисимова кашлянула, оглядела еще раз эту Любовь с ног до головы, хотела пошутить, но передумала.

– Люба, давай не будем мешать работе доктора и задавать вопросы не по делу. Собака ваша где лапу порезала?

– Я не знаю, на участке, наверное, папа ее не выпускает за ворота.

– А кто у нас папа?

– Юрий Васильевич.

– И кто он?

– Профессор.

– А собаку как зовут?

– Герда.

Немецкая овчарка лежала на большом круглом столе в центре столовой и испуганно смотрела своими карими глазами в глаза Светочки.

– Все хорошо, милая, все будет хорошо, ты молодец, осталось немного потерпеть, я вылечу тебя. Но только ты обещай, что больше не будешь бегать где попало.

Света знала: Герда ее понимает, не может собака с таким умным взглядом ничего не понимать. Это люди тупые, не видят и не слышат, ищут выгоду, отвратительно поступают с теми, кто им доверяет и любит.

– Вот, нашел.

Вознесенский надел на Герду намордник, а сам смотрел лишь на Светлану. Она изменилась, стала такой уверенной, еще красивее, даже лишний вес, который тогда его раздражал, ей шел.

– Вот, вот, уже все, ты молодец, молодец, моя хорошая. Красивая девочка и имя у тебя красивое.

Света вытащила осколок стекла, начала обрабатывать рану, накладывать швы не надо было, но сделала еще один укол. А профессорская дочка все не унималась.

– Рома, так вы знакомы? Рома, я с тобой разговариваю или с кем? Ты опять меня игнорируешь?

– Люба, да хватит уже истерить, задолбала!

Мужчина крикнул, вздрогнула даже Герда, Люба разродилась новой порцией слез и соплей. Да, в датском королевстве не все было так гладко, как казалось на первый взгляд.

– Эй ты, полегче давай, она все-таки беременная, – Лаура включила женскую солидарность. – Ты закончила?

Надо было уводить подружку от этого семейства и дамочки с пузом, а то последнее время она странно реагирует на подобное.

– Я оставлю жидкость для промывки раны, старайтесь, чтобы Герда не ходила много и не занесла грязь. Завтра днем привезите ее на ферму, там мой кабинет, проведу осмотр.

– Почему ты так на нее смотришь? Рома? Что происходит?

Калинкина нервно сняла перчатки, бросила их на стол, Роман от злости играл на скулах желваками.

– Да, Люба, мы знакомы. Мы были знакомы два года назад. Мы даже жили вместе. Сколько мы жили, ты напомнишь? Конечно, не помнишь, куда тебе, а вот я помню – восемь месяцев.

Калинкиной надоело быть в роли жертвы, молчать, терпеть, а потом ходить несколько дней и накручивать себя. Думать, что все дело в ней, в ее внешности, лишнем весе, что она виновата, что мужик не любил и ушел. Это мужик был не мужиком, а куском дерьма.

– Света, прекрати!

– А ты мне рот не затыкай, ты мне, Вознесенский, никто и звать тебя никак.

Люба, открыв рот от шока или удивления, огромными глазами смотрела на рыжую, такую яркую девушку, потом на своего мужа, который сжал кулаки и покраснел – так было, когда он сильно злился.

– Он бросил меня, сначала все время жил за мой счет – в квартире, которую оплачивала я, ел продукты, которые покупала я, а сам якобы работал барменом, но на самом деле все это время искал себе новую, более перспективную и удачную партию.

Может, и не стоило выносить сор из избы, но реально накипело. Нужно было рвать с прошлым уже давно, а не копить в себе обиду. Правильно Жанна сказала, пока Калинкина не перестанет с этим жить и корить себя за то, что не уберегла ребенка, не будет ей счастья.

– Рома… Рома, что она такое говорит? Это правда?

– Конечно, правда, да, Рома? – нарочно сказала с издевкой. – А еще правда то, что когда я спешила сказать ему, что беременна, он в это время трахал другую на нашей постели. А потом переступил через меня, когда я потеряла нашего ребенка.

– Света, не говори чушь! Любочка, не верь ей, она просто злобная баба, а я ее не любил, никогда не любил.

– Ты любил деньги и сейчас их любишь.

– Заткнись, дура!

Два шага, замах руки, Светочка вложила в удар всю силу, обиду, боль, отчаяние, с которыми жила эти два года. Выплеснула энергию, сердце колотилось как бешеное, но так легко стало.

– Тварь продажная! И только посмей меня тронуть хоть пальцем, в болоте места много, искать будут долго.

– Совсем рехнулась?

– Я слишком давно мечтала это сделать.

Вознесенский дернулся, но остановился, наткнувшись на убийственный взгляд Светланы. Не хотел ехать в деревню, но тесть купил дачу, нужно было осмотреть владения, да и Люба ныла, что ей нужно на свежий воздух.

Он, конечно, удачно женился и обрюхатил эту дуреху, и папа у нее был при деньгах, обещал помочь с бизнесом. Но не прошло и двух месяцев, как Вознесенский завел роман, и сейчас его тянуло туда. Да и Светка не вовремя так встретилась, но стала такой горячей и красивой, что он бы даже был не прочь повторить их роман.

– Собаку завтра привезти на осмотр, на вас мне плевать, а вот животное жалко.

Света, собрав вещи, больше не смотрела в сторону четы Вознесенских, спустила Герду на пол, помогла дойти до лежанки, погладила. А за спиной разгорался скандал на извечную тему верности и измены. Ладонь приятно горела от удара, кровь кипела, хотелось свернуть горы.

– Слушай, мать, ну ты круто так его! Молодец, горжусь тобой.

Лаура снова рядом катила велосипед, уже стемнело и похолодало, девушки шли медленно.

– Нечем гордиться.

– Не скажи. Я вот после праздников в город поеду, записалась к какому-то крутому стилисту, наконец избавлюсь от этой косы и пойду на кулинарные курсы. А еще встречусь с Матвеем и вот так же все ему в лицо выскажу.

– Косу? Тебя отец прибьет.

– Я совершеннолетняя, имею право делать что хочу. Может, еще татуировку сделаю.

– Да, эклер с глазами.

– Может, и эклер, но вообще, хочу розу на груди.

– Я буду очень рада за тебя и новое преображение, и даже татуировку. Надеюсь, на курсах встретишь хорошего мужика, а может, и будущего мужа.

– Ой, я