class="p1">А Калинкина так и стояла, не в силах сдвинуться с места, прижимая к себе сумку. Конечно, ничего красивого в драке не было, но она завораживала, первый раз в жизни из-за нее кто-то дерется, не просто руками машет, а до крови. Зря Лаура ушла, она бы оценила момент.

Мужикам надо было дать выплеснуть пар, адреналин кипел в крови, Соколов практически не чувствовал боли. А Светлана, выйдя из ступора и бросив сумку, быстро зашла в калитку, у дома схватила ведро, зачерпнула из бочки и одним махом выплеснула воду на драчунов.

– Успокоились, я сказала! А то укол от бешенства поставлю. Обоим!

Ледяная вода привела в чувство, оба грязные, в рваной одежде и с ссадинами на теле, мужчины, тяжело дыша, смотрели на девушку.

– Ты, Вознесенский, проваливаешь к беременной жене и там ей устраиваешь разборки! Я повторяю еще раз: нам не о чем с тобой разговаривать. А ты – за мной, и не думай, что я начну тебя жалеть за драку.

Никто не сдвинулся с места. Но Светлана, убрав ведро, поправила волосы, взяла сумку и, достав ключи, пошла открывать дверь. Руки дрожали, сердце заходилось в бешеном ритме, с третьего раза попала в замочную скважину.

Включив свет, первым делом поставила чайник, нужно было промыть раны этому драчуну. А Соколов, зайдя следом, стоял у порога, опустив голову, как нашкодивший пацан.

– Доволен?

– Да.

– Да?

– Было круто.

– Ты шел бы в бокс, там это «круто» каждый день.

Соколов засмеялся, разуваясь, посмотрел на себя в зеркало.

– И что смешного? Завтра разговоров будет на всю деревню, что двое городских подрались из-за ветеринара Калинкиной.

– Да вспомнил, что не дрался с детства. Нас так же директриса в детдоме отчитывала, когда мы стояли с пацанами на пороге ее кабинета, размазывали кровавые сопли и боялись наказания.

– В детдоме? – Света спросила тихо и тут же прикусила язык. Она и не знала, она много чего о нем не знает. – Иди сюда, я посмотрю, что там у тебя за раны, садись.

Смотреть было страшновато.

На левой скуле кровоподтек, губа разбита, а еще рассечена левая бровь. Повернув голову к свету, начала вытирать с лица грязь. А Соколов думал, что находится в раю, Светочка была так близко, от нее пахло немного лекарством и ягодами. Руки сами собой легли на бедра и притянули девушку ближе.

– Руки!

– Руки не мыл.

– Надо их убрать.

– Не могу, приросли.

– Наглец.

– Да.

– И драчун.

– Да. Ай… больно.

– Терпи.

– А потом дашь сладенького?

– Нет, эклеры Лаура принесла мне.

– Я про другое.

– Пошляк.

– Я бился за свою женщину и жду награды.

– Тебя никто не заставлял.

– Я сам. Ты ведь моя женщина?

Ну вот что на это можно ответить, когда на Светочку смотрят голубые глаза, а ладони обжигают кожу бедра даже сквозь ткань, да так, что во всем теле просыпается сексуальный голод?

Глава 32

Все началось слишком нежно.

Первые прикосновения, поцелуи.

Светочка не была готова к такому.

Вот если бы Павел накинулся, стал лапать, задирать футболку, нагло лезть в трусики, то Калинкина дала бы отпор. Залепила бы затрещину, ей это делать не впервой. Остановила бы похотливого самца, пока он все не расскажет, пока они во всем не разберутся.

Но…

Но Светлана женщина – и, как оказалось, очень чувствительная и слабая женщина до вот таких штучек, что начал делать Павел. Мужчина слишком медленно и томно вел языком по шее, задевая и прикусывая мочку уха.

Усадив Светлану на колени, совсем не чувствуя боли, лишь желание как можно дольше трогать и целовать во всех сладких местах эту ягодно-сочную, манящую и соблазнительную девушку. Она вроде бы поначалу предпринимала попытки сопротивления, на что Павел накрыл ее губы своими и слишком долго не прерывал поцелуя.

– Я так хочу тебя, не представляешь как, мне кажется, я кончу в штаны, если только прикоснусь к твоей обнаженной киске.

– Прекрати.

– А еще я хочу ее вылизать, как ночью, только еще медленнее, пробуя на вкус, собирая всю ту сладость, что она мне даст.

– Перестань.

Светочка просила «прекратить» и «перестать», но чувствовала, как ее киска уже течет той самой сладостью, которую хочет слизать Павел. Какая же она все-таки оказалась слабая, податливая, таяла, как пломбир под июльским солнцем, и готова была сама снять джинсы, промокшее белье, лечь на пол и, разведя ноги, умолять вылизать ее.

Вот уже футболка летит в сторону, и неважно, что Соколов измазан в грязи, все, что могла, она вытерла салфетками. Лифчик летит туда же, ладони накрывают грудь, а когда набухших и таких чувствительных сосков касаются губы, Светочка стонет, трется ими сама, прося больше ласк.

– С ума схожу от твоей груди, хочу, чтобы ты ходила без всего, а я мог в любой момент целовать ее.

– Замолчи. Паша… замолчи, умоляю тебя.

– Буду говорить столько, пока ты не станешь умолять меня трахнуть тебя.

Член болезненно ныл в штанах, сочился смазкой, как же уже хотелось после драки, что была, взять главный приз, погрузиться глубоко в киску и трахать до криков и судорог оргазма Ягодки.

Соколов не мог оторваться от женской груди, мял ее, целовал, лизал соски, а Светочке казалось, что она вот-вот кончит. Низ живота стянуло, хотелось самой запустить руку в джинсы, коснуться клитора, получить разрядку.

– Пойдем, не могу больше.

– Что… что ты делаешь?

А то было непонятно, что Соколов делает, и что будет делать дальше!

«Эй, дорогая, очнись, очнись уже от этого эротического морока!»

«Давайте не будем мешать, нам так хорошо».

«Да, сейчас что-то говорить вообще бесполезно».

Внутренние голоса: совесть, разум и здравый смысл – замолчали. А Светочка была уже в комнате на стареньком диване, сама снимала с себя джинсы, белье. Облизывая и прикусывая зацелованные губы, наблюдала, как раздевается Павел. Какие у него широкие плечи, как подрагивают мышцы на животе, и как стоит огромный член.

– Подожди, подожди… хочу сама.

Ну все, это был очередной шаг в грехопадение, но оказалось, за эту ночь он был не последним.

Света сама опускается на колени, рука дрожит, касается члена, ведет пальцами по каменному стволу, сжимает его, оттягивает крайнюю плоть. Головка мокрая, размазывает по ней влагу, а ее саму колотит от перевозбуждения. Берет в рот – неглубоко, чувствуя слегка солоноватый вкус, затем глубже.

Калинкина совсем сошла с ума с этим своим деревенско-порнографическим романом. Этот мужчина очень пагубно, отвратительно-соблазнительно на нее действует. Отключается не только мозг, но и все инстинкты, лишь