Нет одиночества горше, чем одиночество человека, которому надо принять решение. Данино посмотрел на украшающие его кабинет портреты политических лидеров. Бен-Гурион. Герцль. Вейцман. Леви Эшколь. Как бездетные супруги, мечтающие о потомстве, и одиночки, отчаявшиеся найти пару, ничком ложатся на могилы праведников, прижимаясь губами к камню в надежде слиться с ними душой и проникнуть в сокровенные тайны Торы, так Данино в минуту сомнений обращал взор на лица политических лидеров, смотревшие на него со стены: вглядывался в глаза мыслителя Герцля, решительного премьера Бен-Гуриона, благородного бунтаря Менахема Бегина или мудрого дедушки Леви Эшколя. Кстати, последнего он ребенком видел лично на церемонии закладки первого камня в основание так и не построенного городского колледжа и даже немного с ним пообщался. Вернее, это Эшколь пообщался с ним. Правда, говорил он на идише и Данино ни бельмеса не понял, но ему понравились интонация Эшколя и теплота, звучавшая в его словах.

– Нет, – наконец выдал он. – Я не хочу связываться с полицией. Через два месяца выборы, и скандалы мне ни к чему. Неизвестно, чего ждать от этих русских. Они вполне способны разбить о голову полицейского бутылку водки.

– Так что же нам делать?

– Съездим туда в пятницу вместе и потолкуем с ними.

– Но как? Я же вам сказал: они не говорят на иврите.

– Не может быть. Уверен, что хоть один из них говорит.

– Никто не говорит. Поверьте мне. Я пытался. С тем же успехом мог обращаться к ним по-китайски.

– Допустим. Но к ним наверняка приезжают родственники? Есть же у них дети, внуки…

* * *

Даниэль влюбился в Шони на Хануку, но предложить ей дружбу не решался до самого Песаха. Четыре месяца он сверлил ее глазами в надежде, что она сама обо всем догадается по его взгляду, и внимательно изучал ее повадки. Он заметил, что она смущается, когда во время переклички в классе ее называют полным – и очень смешным – именем Шунамит Шпицер. Заметил, что она съедает только половину бутерброда с шоколадной пастой, а вторую половину выбрасывает. Заметил, что по пятницам она приходит в школу в платье и на перемене, поедая бутерброд, старается его не запачкать. Заметил, что после урока физкультуры она подолгу принимает душ, даже рискуя опоздать на следующий урок. Заметил, что, входя в класс, она извиняется за опоздание, не опуская глаз, и садится на свое место, не дожидаясь разрешения. Заметил, что на уроках Библии она тянет руку выше всех, желая произвести впечатление на учителя Габриэля, и при этом у нее становится видна подмышка. Заметил, что, когда на уроке литературы она декламирует стихи Бялика, голос у нее дрожит. Заметил, что она беспрерывно переписывается с соседкой по парте Сиван, а если они в ссоре, Шони проводит между ними границу карандашом и ни в коем случае ее не нарушает.

Однажды девочки повздорили и переругивались слишком громко. Тогда их классная руководительница Геула пересадила Шони за парту к Даниэлю, место рядом с которым пустовало. Это прекрасное наказание длилось целую неделю. Целую неделю он имел возможность вдыхать ее запах, одалживать ей карандаш (когда ее собственный ломался), смотреть с ней на уроке географии в один и тот же атлас и даже – он не верил своему счастью! – обмениваться с ней записками. Инициатором, разумеется, выступил не он. «Ну и скукотища», – написала она в своей первой записке, и для него это прозвучало чистой поэзией. Он долго размышлял, что ответить, и наконец придумал: «Мне тоже. Хочешь, поиграем в страны и города?» Отдавая ей свой листок, он вдруг ужаснулся собственному почерку – с наклоном вправо, как в русском языке, – а кроме того, засомневался, не наляпал ли орфографических ошибок. Но она протянула ему два листка бумаги с расчерченной таблицей.

– Алеф, бет, гимель… – зашептала она буквы ивритского алфавита.

Когда она дошла до буквы самех, он шепнул:

– Стоп!

Шони написала в колонке «Буква»: «Самех» – и они принялись лихорадочно заполнять каждый свой листок. Она закончила первой, и они обменялись таблицами, чтобы проверить друг друга и подсчитать очки. В колонке «Страна» она написала: «Сенегал»; он: «Словакия». В колонке «Город» она – «Сидней», он – «Санкт-Петербург». В колонке «Известная личность» она – «Сандра Буллок», он – «Сталин». В колонке «Мужское имя» она – «Став», он – «Саша». В колонке «Женское имя» оба написали «Сиван». В колонке «Профессия» она написала «Стилист». Он хотел написать «Спортсмен», но не знал, считается ли это в Израиле профессией, и, решив не рисковать, сделал выбор в пользу «Сценариста».

Она вернула ему его таблицу, в которой обвела кружком слово «Санкт-Петербург», пририсовала стрелку и приписала: «Где это?» – «Санкт-Петербург, – застрочил он, – это бывший Ленинград, а еще раньше – Петроград. Там появился социализм и Красная армия победила Гитлера. Это большой город на реке. В нем много каналов и красивых мостов. Летом мосты по ночам разводят, чтобы под ними проходили суда. Если опоздаешь перейти на другую сторону, тебе придется ждать до утра. Обязательно туда съезди».

Он отдал ей свой листок и замер в ожидании ее реакции. Он надеялся, что его совет посетить Санкт-Петербург вызовет у нее смех или хотя бы улыбку, но он уже давно заметил, что в этой стране людей веселит совсем не то, что в России. Вскоре она вернула ему листок с припиской под его «лекцией»: «ОК. Теперь твоя очередь».

Через неделю Шони позволили вернуться на свое место рядом с Сиван, и Даниэль почувствовал, как у него заныло под ложечкой. Точно те же болезненные ощущения он испытал на уроке физкультуры, когда во время забега на 600 метров его на последнем круге с легкостью обогнал, быстро исчезнув вдали, чемпион школы по бегу на короткие, средние и длинные дистанции Эран Турки.

Незадолго до Песаха у них в классе была вечеринка, и некоторые мальчики предложили некоторым девочкам свою дружбу. Эран Турки выбрал Сиван, Дорон – Дорит, а Цахи – Майю. К Шони подкатывались многие. Она отказала всем – вежливо, но твердо.

– Естественно, – прокомментировал Антон, когда они с Даниэлем шли в недавно открывшийся шахматный клуб.

– Что «естественно»? – рассердился Даниэль.

– Она ждет предложения от кого-то еще. Если девочка пользуется таким успехом, у нее всего один резон отвечать всем отказом. Она дожидается, пока к ней не обратится мальчик, которому она скажет «да».

– Какой мальчик? – удивился Даниэль. – Ей же никто не…

– Ты, дурачок, – фыркнул Антон и ущипнул его за плечо.

– Не может быть! – запротестовал Даниэль. – Я в классе новенький. Меня никто не… Ей нужен кто-нибудь… Этого не может быть!

– Иногда люди предпочитают тех, кто им вроде бы не подходит, – сказал Антон, толкая калитку. – И вообще, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Если ты не предложишь ей дружбу – как ты узнаешь, что она о тебе думает? Так и будешь страдать по ней до конца учебного года? Кстати, если я правильно понял, на будущий год тебя переводят в другую школу. Ты об этом не забыл?

В клубе Даниэль сел рядом с Антоном.