– Будешь моим ассистентом, – сказал Антон и погладил его по голове. – Идет?

Но Даниэлю, еще не усвоившему все правила игры, вскоре наскучило следить за ходом партии, и он стал разглядывать шахматистов.

Если ты за шесть лет меняешь четыре школы, у тебя волей-неволей развивается острая наблюдательность – иначе не выжить. Ты учишься замечать вещи, на которые раньше не обратил бы внимания. Например, в первый же школьный день в Городе вина Даниэль понял, что их классная руководительница терпеть не может свою работу – хотя она все время улыбалась, было очевидно, что она ждет не дождется годичного отпуска; что хулиган Цахи Бренер стесняется своих поношенных кроссовок, доставшихся от брата; что Наоми, на всех торжественных мероприятиях игравшая на фортепиано, мечтает играть на гитаре; что приезжавшая за ним мама, расфуфыренная, словно собралась на концерт, смущалась, ловя на себе любопытные взгляды, и торопила его скорей садиться в машину, хотя они никуда не спешили.

Когда Шпильман подставил под удар своего ферзя, Даниэль заметил, как у него подрагивает верхняя губа, и шепнул Антону:

– Осторожно, ловушка.

– Уверен? – удивился Антон и отдернул руку от коня, которым собирался бить ферзя.

Верхняя губа у Шпильмана задрожала сильнее.

– Сто процентов, – подтвердил Даниэль.

– Молодец, Даник! – Антон, еще раз изучив положение фигур на доске и разгадав замысел противника, хлопнул мальчика по плечу.

Через несколько ходов он добился столь явного преимущества, что откинулся на спинку стула, взял горсть маслин и принялся с удовольствием их посасывать.

В этот момент в микве появились какие-то незнакомцы. Они пришли без шахматных досок и без банок с маслинами.

– Добрый день, – на иврите поздоровались они.

Шахматисты уставились на них.

– Мальчик, – обратился к Даниэлю один из пришедших, чье лицо показалось ему знакомым, – ты говоришь на иврите?

Даниэль кивнул.

– Скажи им, что их пребывание здесь незаконно. Скажи, что они должны немедленно очистить помещение.

Даниэль молчал. Он вдруг вспомнил, где видел этого человека с грустными зелеными глазами. На больших щитах на въезде в город. «Поздравляю с Песахом, праздником весны! Мэр Авраам Данино».

– Мальчик, – снова обратился к нему тот же мужчина. – Почему ты не переводишь?

– Чего они от тебя хотят? – прошептал ему Антон.

– Чтобы я перевел то, что он сказал, – ответил Даниэль. – Э-э-э… Антон, по-моему, этот человек – мэр города.

– И что он говорит?

– Что вам нельзя тут находиться. По-моему, он сказал, что это незаконно.

– Скажи мэру, – попросил Антон, – что мы крайне тронуты тем, что он наконец-то почтил нас своим визитом, и будем рады обсудить с ним любую тему. Но только после закрытия клуба. То есть в половине третьего.

По бокам от мэра стояли его спутники: молодой мускулистый мужчина (чем-то напомнивший Даниэлю тигра) и молодая женщина с серьезным, как у учительницы, лицом, но с озорными, как у школьницы, глазами. Несмотря на присутствие между ними мэра, Даниэль почувствовал, что эту пару связывает какая-то невидимая нить. Между тем троица, сбившись в тесный кружок, приступила к совещанию. Впрочем, то, как держался мэр, позволяло предположить, что у него есть конкретный план, а с остальными он совещался исключительно для самоуспокоения.

– Скажи им, – попросил он Даниэля через несколько минут, – что в половине третьего мы будем ждать их возле миквы. Надеемся встретиться с делегацией от жителей квартала, уполномоченных вести переговоры.

– Хорошо, – согласился Антон и попросил Даниэля добавить: – Нам неудобно вести переговоры с такими уважаемыми людьми на улице. Скажи, что я приглашаю их в гости.

* * *

Первым в дом вошел Бен-Цук. Следом за ним – с рукой в штанах по самые гениталии – Данино. Замыкала шествие Батэль. Обстановка показалась Бен-Цуку смутно знакомой, но он никак не мог вспомнить откуда, и это вызвало у него легкое беспокойство. Он несколько секунд в растерянности стоял в прихожей.

– Похоже на дом деда Нахума, правда? – прошептала ему на ухо Батэль.

В кибуце Бен-Цук жил у приемного деда Нахума, который наотрез отказывался признавать себя таковым. «Я тебе не дед, а ты мне не внук, – ворчал он. – Я ничего тебе не должен. Если бы ты мне не нравился, я бы тебя и на порог к себе не пустил».

Дед Нахум был одним из основателей кибуца, а какое-то время – даже секретарем правления. Пока не построили обувную фабрику. «Эти босоножки нас прикончат!» – гневно предрек он на общем собрании, но никто не прислушался к его предостережениям. Уже в первый год работы фабрика начала приносить доход, что позволило расширить бассейн, заасфальтировать дорожки, внести разнообразие в меню столовой и отправить больше молодежи на учебу. «Рвачи! Хапуги!» – бушевал дед Нахум на собраниях, на которые приходило все меньше народу. Он с грустью смотрел, как ликвидировали коровник, за ним – курятник, а на месте яблоневого сада возвели еще один фабричный цех. Сад вырубили за месяц до сбора урожая. На дорожках кибуца валялись раздавленные бульдозерами трупы незрелых яблок, и еще много дней в воздухе висел противный запах прокисшего компота. Однажды он схватил за грудки шедшего ему навстречу секретаря правления (это был отец Израиля) и заорал: «Вероотступник! Убийца! Твои проклятые босоножки убивают все, во что мы верили!»

Кибуцники их разняли, но дед Нахум все никак не мог успокоиться. Кончилось тем, что ему вызвали скорую.

Вернувшись после принудительного лечения, он, ко всеобщему удивлению, объявил: «Еду назад, в матушку Россию. Я перебрался в Палестину не для того, чтобы стать здесь мелким буржуем».

Никто не принял его слов всерьез, но он и правда начал готовиться к отъезду и первым делом ликвидировал в доме все признаки левантийского образа жизни, превратив его в «Москву Галилейскую»: купил на блошином рынке Городка-на-границе самовар, в лавке старьевщика в Портовом городе приобрел гипсовый бюст Ленина, ну а тома Пушкина и Лермонтова он и без того бережно хранил.

Затем он приступил к осуществлению своего замысла. То были времена железного занавеса, и московская баскетбольная команда «ЦСКА» только что продула в бельгийском Виртоне тель-авивскому «Маккаби». Дед Нахум разработал хитроумный и смелый план, как преодолеть все препятствия. Развесил на стенах большие карты; все промежуточные пункты своего путешествия пометил цветными кнопками; добавил неизвестно где добытые аэрофотоснимки погранзастав, а также обзавелся париками, накладными усами, набором для подделки паспортов и зимним снаряжением, поскольку часть пути намеревался проделать пешком по заснеженным ущельям в Татрах. Мошика, которого приемная мать послала к деду Нахуму отнести судки с едой (тот отказывался ходить в столовую), отчаянный план деда привел в восторг, и он предложил свою помощь. «Не нужна мне ничья помощь!» – рявкнул на него дед Нахум, но все же не прогнал мальчика (возможно, потому, что каждому нужен кто-то, кому можно довериться). Дед объяснил Мошику разницу между картами и аэрофотоснимками, объяснил, как изготовить фальшивый паспорт любой европейской страны, и даже раскрыл свой самый большой секрет: показал купленную у какого-то сомнительного типа в Городе грехов ручку а-ля Джеймс Бонд, стреляющую снотворными стрелками.