– Оле! Оле! Сколько веселья и цветов – так родилась моя Испания![18]

Он очень доволен состоявшимися там встречами и рассказывает всей стране, каким приятным был обед с председателем испанского правительства и какой долгой была их беседа, а на следующий день он завтракал с Его Величеством королем Испании во дворце Сарсуэла.

Поездка была длительной, но вот наконец Чавес вернулся в Каракас. Он устал. Однако, едва успев умыться и переодеться, помчался в Уругвай, где его уже ждали на очередной латиноамериканской встрече в верхах и где он собирался произнести речь на свою любимую тему – о полной интеграции континента.

Между тем больше всего Чавеса тревожили мысли совсем о другом – о падении цен на нефть.

– От этих цен зависят наша экономика и сама наша жизнь, – объяснял он с экрана.

Той же проблеме уделяла особое внимание и Эва Лопес в своих донесениях, адресованных Оливеру Уотсону, поскольку Чавес объявил, что намерен созвать международное совещание стран – производителей нефти. Чтобы придать своему приглашению на встречу официальный характер, венесуэльский президент готовился совершить турне по Ближнему Востоку, чтобы убедить лидеров этих стран действовать совместно, добиваясь повышения цен на нефть.

По пути в Иран президентский самолет делает короткую остановку в одном из аэропортов Объединенных Арабских Эмиратов, и Чавес несколько минут беседует с шахом Халифой ибн Заид Аль Нахайяном. Они разговаривают через переводчиков и обсуждают нынешнее положение на нефтяном рынке. Цена упала до двенадцати долларов за баррель. Чавесу просто необходимо, чтобы она поднялась – как можно быстрее и как можно выше.

После Эмиратов венесуэльская делегация сразу же отправилась в Ирак. Мировая пресса отметила, что Уго Чавес стал первым главой зарубежного государства, который встретился с Саддамом Хусейном после того, как иракские войска в 1990 году оккупировали Кувейт. Так как санкции, наложенные на Ирак, предполагали также и запрет на воздушное сообщение, венесуэльский лидер добирался до пункта назначения с не меньшими сложностями, чем те, что испытывали путешественники во времена Марко Поло. После нескольких дней пути и пересадок с автомобилей на вертолеты Чавес наконец по-братски обнял иракского диктатора. Затем Саддам сам сел за руль и повез высокого гостя по украшенным в его честь улицам столицы в один из своих многочисленных дворцов.

Они не говорили ни о правах человека, ни о справедливости. Они обсуждали договоры о сотрудничестве и необходимость воскресить деятельность Организации стран – экспортеров нефти. А еще оба выражали свое возмущение политикой США. Потом вместе по-дружески фотографировались и обменивались мечтами о будущих альянсах.

Когда венесуэльская делегация готовилась двинуться из Ирака в Индонезию, пыльная буря задержала вылет вертолетов, которые Саддам предоставил им, чтобы добраться до границы. И Чавес с искренним негодованием отзывался о том, что аэропорт Багдада вот уже десять лет закрыт для международных полетов.

– А ведь это древняя Месопотамия! – гневно заявил он своим министрам. – Здесь мы видели берега Тигра и Евфрата. И вот теперь никто не может ни попасть сюда, ни уехать отсюда, ни познакомиться со всем этим. Разве кому-то дано право объявлять блокаду целому народу?

Соединенные Штаты, разумеется, без особого одобрения отнеслись к встрече Чавеса с Хусейном. Эва Лопес тоже. Но реакция Вашингтона не тревожила Уго, она выводила его из себя, и он пользовался любым случаем, чтобы заклеймить “империю зла”:

– Если янки заявляют, что я веду себя недостойно, встречаясь с Саддамом Хусейном, то я им отвечу: уж чего-чего, а достоинства нам не занимать. Венесуэла присоединяется к голосам тех, кто требует уважения к самоопределению, свободе и независимости каждого народа.

Турне Чавеса, уже с самого начала воспринятое неоднозначно, продолжилось в Африке. Из Ирака он направился в Нигерию, Ливию и Алжир. В Ливии обменялся пылкими объятиями с легендарным Муаммаром Каддафи, своим союзником на нефтяном рынке. Его Уго называл “мой добрый друг Муаммар”.

А вот дома в Каракасе Элоиса встретила Чавеса жалобами на свою горькую судьбу. Мало того что Уго отсутствовал не одну неделю, так по возвращении он и не подумал поспешить к жене и маленькой дочке, которой едва исполнился год. Нет, он сразу направился в Мирафлорес и заперся в своем рабочем кабинете. Элоиса много раз пыталась до него дозвониться, наконец он взял трубку и услышал:

– Неужели мы так мало для тебя значим, Уго? Мне трудно в это поверить.

Разговор проходил на повышенных тонах, в голосе Элоисы звучало негодование. В ответ Уго с тем наигранным простодушием, которого она не выносила, клялся, что ничего в жизни не хочет так, как поскорее оказаться рядом с ней и дочкой, но сейчас, после столь продолжительного отсутствия, его долг – в первую очередь заняться делами страны. – И знаешь, что я тебе скажу, Элоиса? Я вернулся с новым убеждением: наша боливарианская революция должна затронуть не только это полушарие, но и распространиться на весь мир. И ты должна радоваться, что мы оказались в центре таких процессов.

Элоиса бросила трубку.

Чавес все чаще мелькал на международной сцене, это порождало новые амбиции, и он поставил перед собой очередную великую цель – возглавить антиамериканскую борьбу в мировом масштабе.

– Вряд ли это будет слишком сложно, – как-то уже под утро объяснял он Анхелю Монтесу в своем кабинете. – Весь мир ненавидит янки, да и Джорджа Буша, этого недоумка, тоже никто не любит. Вот я возьму и поссорюсь с ним… Ты вскоре сам убедишься: люди будут в восторге от того, что я так себя веду. И здесь у нас, в Венесуэле, и везде где угодно.

Анхелю, как и Элоисе, с каждым разом становится все труднее разговаривать с Уго. Если раньше его нарциссизм проявлялся локально, то теперь стал глобальным. Сколько ни пытался Анхель образумить друга или пробудить в нем хотя бы намек на желание встать на место других людей, Чавеса такие мелочи не волновали. Его занимало совсем другое. – Сейчас ко мне прикованы взгляды всего мира, ко мне и к тому, что мы делаем у себя в Венесуэле, – возбужденно втолковывал он Анхелю. – Я убедил страны, производящие нефть, поднять на нее цены.

Иными словами, семья, друзья, даже собственный отдых отошли для Уго на второй план. Мир требовал его внимания к себе.

В своих многословных телевизионных монологах Чавес, иногда сам того не замечая, не мог скрыть гордости: ведь он вот так запросто беседовал с королями, президентами и теми главами государств, которых другие – но не он! – называют тиранами. Английская королева и руководители Китая, Саддам Хусейн и император Японии, Владимир Путин, Ангела Меркель и Муаммар Каддафи – вот лишь некоторые из длинного списка высокопоставленных персон, которые, по словам Уго, с симпатией относились к нему самому и поддерживали его революцию.

Веселя самых простых из своих соотечественников и говоря на их языке, президент описывал, насколько хорошо его стиль поведения действует за границей. А его речи о равенстве, равноправии и призывы бороться с коррупцией вызывают восторг везде, где он их произносит.