приказание от начальства, но, судя по словам визитера, не воспринял это как должное.

Что же, мне не составит труда побеседовать с этим господином лично.

* * *

Василия Сергеевича Ланского в здании министерства не оказалось. Это обрадовало меня: с подчиненным лучше общаться без начальника.

Общение произошло в кабинете, при закрытых дверях. Я впервые увидел господина Орлова-не-Орлова, или, как его мысленно называл, «лже-Орлова». При других обстоятельствах он произвел бы на меня самое благоприятное впечатление: немного отрастить усы — и был бы отличный гвардейский пехотный полковник.

Возможно, именно по этой причине данная персона столь возомнила о себе. Однако даже если в грядущие годы для служащих МВД введут полковничьи чины, они не должны забывать, что останутся полицией. Эта служба незаменима для ареста пьяных извозчиков и укрощения прочих буянов, но должна знать свое место. Особенно если своими действиями может скомпрометировать людей, облеченных доверием высоких особ.

Примерно это я изложил лже-Орлову. Беседа была неприятной с первой минуты. Собеседник отказался выслушать меня на французском, пришлось перейти на русский, и я похвалил себя, что смог воздержаться от «тыканья».

Выслушав, лже-Орлов ответил:

— В данном деле я исполняю поручение государя, переданное через моего непосредственного начальника. Вы можете передать облеченной доверием, еще не скомпрометированной или уже скомпрометированной особе, что я намерен и дальше исполнять данное поручение, пока не получу приказ его прекратить, не подлежащий двойному толкованию.

Слова про приказ я пропустил мимо ушей. Меня поразила просьба. Он считает, что я исполняю поручение некоей высокопоставленной особы, а не исхожу из собственных интересов!

Если задуматься, то мой визит действительно стал следствием иного визита. Кроме того, можно было также задуматься, о какой особе шла речь, я даже догадался о какой.

Но в эти секунды я был способен только гневаться.

— Вам не кажется, сударь, что утверждение, будто ваш визави — чей-то посланник, стало бы оскорблением для дворянина даже в вашем, не самом высоком чине? — спросил я медленно и вкрадчиво.

Люди, хорошо знавшие меня, поняли бы этот тон. Понял и собеседник.

— Что касается цели вашего визита, то мне нечего добавить к сказанному, — спокойно заявил он. — Что же касается вашего последнего вопроса, отвечу кратко: попытка спровоцировать меня на дуэль нежелательна, в первую очередь лично для вас. Я прибегну ко всем средствам, чтобы ее избежать, а если она станет неизбежной, то скорее убью противника, чем позволю ему убить себя.

— Ваша жизнь столь драгоценна? — усмехнулся я.

— В этом мире я ответственен за судьбу своей жены и детей, и я не намерен рисковать оставить ее вдовой, а их сиротами из-за чьей-то прихоти, порожденной предрассудками.

Такие слова неизбежно влекут пощечину. Я ее да…

Точнее, попытался дать. Но не смог. Господин лже-Орлов резким движением перехватил кисть моей правой руки на достаточно дальнем расстоянии от своей щеки. И слегка вывернул.

Это было удивительно. На своем веку я дал не меньше десяти дуэльных пощечин. Первую — в тринадцать лет в городе Байройте, студенту из Эрлангена, толкнувшему меня на балу. Последовал поединок, саблю мне любезно одолжил один из прусских офицеров.

Когда я хочу коснуться чужой щеки, я всегда делаю это. В первый раз не получилось.

С этой секунды у меня не было желания именовать оппонента лже-Орловым. Я взглянул ему в глаза, он еле заметно кивнул и выпустил мое запястье. Рука побаливала, но по опыту прежних повреждений я знал, что перелома или даже сильного вывиха не произошло.

— Интересная метода, — наконец сказал я. — Интересная и опасная в настоящем бою. Дикие воины, например, Балкан или Кавказа вместо длинной сабли, как у меня, выхватили бы левой рукой кинжал и вонзили вам в бок.

— В такой ситуации, — спокойно ответил Орлов, — мне пришлось бы не только сломать руку первым же движением, но и надавить на перелом, после чего башибузук забыл бы о кинжале.

— Это противоречит воинской чести, — растерянно сказал я, уже готовый услышать в ответ: «У башибузуков нет чести». Вообще-то, по моим наблюдениям есть, но дать слово и взять обратно — обычное дело.

— Вы военный, а я — страж, — ответил Орлов. — Честь стража — быть защитой тех, кто в ней нуждается, а если он не сбережет себя сам, то слабые люди окажутся без защиты.

Его слова чем-то напоминали пьесу модного французского театра, но человек с такой хваткой рукой имеет право говорить, будто он на сцене.

— Какие же люди находятся под вашей защитой и как вы намерены их защитить, проявляя интерес к известному нам заведению? — спросил я.

— Это заведение связано с исчезновением женщины, и у меня есть косвенные, но серьезные подозрения на убийство, — сказал господин Орлов. — А лучшее средство не допустить новых убийств — сыскать убийцу. Тот, кто ищет убийц, сражается не в конной шеренге, поэтому постоянно готов к внезапным нападениям.

— Все же я надеюсь, что вы услышали мои слова, — сказал я, стараясь поскорее окончить неприятный разговор и ощупать запястье наедине.

— Безусловно. Также надеюсь, что и вы услышали все сказанное мною и относительно поручения, и относительно желания предотвратить дуэль. Я готов продолжать беседу, но уверен, что умные люди уже поняли друг друга.

— Безусловно, господин Орлов, — сказал я, еще больше удивляясь этому чиновнику, — но вы достаточно умны, чтобы понять — сегодняшняя наша встреча не может быть последней.

Собеседник кивнул, и мы расстались.

* * *

Перед сном я еще покрутил саблю и наполнил комнату с окнами во двор пороховым дымом. Рука чуть подрагивала, но все равно шесть раз в яблочко из восьми.

Мы непременно еще встретимся. Как минимум, чтобы я спросил, где этот странный чиновник обучился перехватывать руки на лету.

Ну а потом… В любом случае необходимо завтра навестить Михаила Андреевича и попросить ни при каких обстоятельствах не удалять господина Орлова из Санкт-Петербурга. Я еще не знаю, что сделаю с ним при следующей встрече, но это сделаю я и только я. Никто не посмеет вмешаться в наши отношения!

Глава 29

Я терпеливо выполнила все упражнения, рекомендованные Мишей. Быстро умылась. Потом спросила:

— Что унесли?

— Две капсюльные винтовки дульного заряжания и 60 патронов к ним. Три револьвера обычных, 100 зарядов в двух коробках. Два кавалерийских мушкета, тоже с полсотни патронов…

— Три магнитофона, три кинокамеры