– Филип! – У Мэри перехватило дыхание. – Не надоело тебе безконца говорить об одном и том же?

– Сыграем в детектива, разоблачающего убийцу? Убийца,убийца, кто же все-таки убийца? Да, Полли, ты недалека от истины. Безумнохочется это выяснить.

– Зачем? Что ты сможешь выяснить? Что кто-то проник в домчерез открытую дверь…

– Наскучивший мотивчик о грабителе? – спросил Филип. – Невыдерживает критики. Старый Маршалл любезно подсунул нам эту версию. На самомже деле он просто сформулировал то, что нам хотелось услышать. Но в этукрасивую сказочку никто не поверил. Лживая сказочка.

– Вот ты и задумал до правды доискаться, – вмешалась Мэри. –Если сказочка лживая… тогда правда в том, что кто-то из нас… Ничего не хочузнать. К чему? Разве неизвестность не милее в сто раз?

Филип Дюрант удивленно посмотрел на нее:

– Прячешь головку в песок, а, Полли? А вполне естественноелюбопытство?

– Говорю тебе, ничего не хочу знать! Кошмар какой-то. Хочузабыть и не думать об этом.

– Тебе не хочется во имя твоей матери выяснить, кто же ееубил?

– Что в том толку-то? Два года думали, что убийца Джако, ивсе было хорошо.

– Да, – сказал Филип, – дальше некуда, как хорошо.

– Не знаю… прямо не знаю, чего тебе надо, Филип, –нерешительно проговорила Мэри. В ее голосе чувствовалось сомнение.

– Ты не можешь понять, Полли, что это вызов мне? Вызов моемуразуму? Не стану утверждать, что я особенно остро пережил смерть твоей материили что любил ее до безумия. Нет. Она все силы положила, чтоб мы не женились,ну и бог с ней, ведь все равно я тебя получил. Не так ли, девочка? Нет, речьидет не о мщении и не о жажде справедливости. Быть может, это не более чемлюбопытство, хотя надеюсь, что мною движет не одно лишь оно.

– Я считаю, что ты не должен вмешиваться в это дело, –пробурчала Мэри. – Ничего хорошего не получится. О, Филип, умоляю тебя! Поедемдомой, и все позабудется.

– Что ж, – произнес Филип, – ты так и будешь всю жизнь мнойпомыкать? Я намерен остаться здесь. Могу я хоть раз поступить, как мне хочется?

– Я хочу, чтоб ты ни в чем не знал недостатка, – сказалаМэри.

– Полно, дорогая. Ты хочешь нянчиться со мной, как смаленьким ребенком, угождать мне каждую минуту. – Он засмеялся.

Мэри тоскливо на него посмотрела:

– Никогда не поймешь, серьезно ты говоришь или нет.

– Я считаю своим долгом установить истину.

– Зачем? Какая в том польза? Кого-то еще упрятать зарешетку? Просто кошмар.

– Ты неправильно меня поняла, – возразил Филип. – Я неговорил, что если найду преступника, то донесу на него в полицию. Это зависитот многих обстоятельств. Скорее всего, я не смогу этого сделать уже из-заодного лишь отсутствия надежных доказательств.

– В таком случае как ты собираешься установить истину, еслинет надежных доказательств?

– Для этого существует масса возможностей, которые даютвполне приемлемые результаты. Я считаю безусловно необходимым выяснить правду.Некоторые обитатели этого дома стоят перед трудноразрешимыми проблемами…

– О чем ты?

– Ты ничего не замечаешь, Полли? Я имею в виду твоего отца иГвенду Воугхан.

– Нет, а в чем дело? Кроме того, я действительно не понимаю,почему отцу вздумалось снова жениться в таком возрасте.

– Зато я его понимаю, – сказал Филип. – Как ни говори, ссупружеством ему не повезло. И вот представилась еще одна возможностьнасладиться счастьем. Пусть это будет счастье поздней любви, но все-такисчастье. Или, скажем, такая возможность у него была, ибо в последнее времямногое изменилось. Не все у них с Гвендой ладится.

– Полагаю, из-за этого дела… – нерешительно промолвила Мэри.

– Именно из-за него, – поддержал ее Филип. – Их отношениявсе более осложняются. На то имеется две причины: подозрение или сознание вины.

– Кто же кого подозревает?

– Хм, скажем так, взаимные подозрения или обоюдное сознаниевины. Выбирай, что тебе больше нравится.

– Не надо, Филип, не знаю, что и подумать. – Вдруг легкойтенью по ее лицу скользнула радость. – Думаешь, Гвенда? Вероятно, ты прав.Господи, хоть бы так было!

– Бедная Гвенда! Ты заподозрила ее, поскольку она не извашей семьи?

– Да, – призналась Мэри. – Значит, не мы.

– Для тебя это главное, да? – спросил Филип. – Семейнаясолидарность?

– Разумеется.

– Разумеется, разумеется! – раздраженно проворчал Филип. –Беда в том, Полли, что ты полностью лишена воображения. Не можешь поставитьсебя на чье-нибудь место.

– Зачем это? – спросила Мэри.

– Да, зачем это? – передразнил ее Филип. – Скажем, если уменя совесть чиста, мне все нипочем. Но я могу поставить себя на место твоегоотца или Гвенды, чтобы понять, как им приходится страдать, если они невиновны.Какая глубокая трагедия для Гвенды – ощущать свою отчужденность, сознавать, чтоона уже не может выйти замуж за любимого человека. И попытайся теперь поставитьсебя на место своего отца. Для него нестерпима мысль, что женщина, которую онлюбит, способна убить, а она, без сомнения, имела такую возможность и имеламотив. Он надеется, что это не так, почти убежден в ее невиновности, но несовсем в этом уверен. Более того, он никогда не будет уверен полностью.

– В его-то возрасте… – затянула Мэри.

– В его возрасте, в его возрасте! – вспылил Филип. – Развене понятно, что возраст лишь усугубляет для него трагизм ситуации? Ведь этопоследняя в его жизни любовь, глубокое, искреннее чувство. А теперь подойдем кделу с другой стороны, – продолжал он. – Допустим, что Лео вырвался изтуманного сумрака своего внутреннего мирка, в котором ему так долго пришлосьпребывать. Допустим, что именно он нанес своей жене смертельный удар. Дажетогда бедняга вызывал бы сострадание. Нет, – добавил Филип после глубокогораздумья, – совершенно не могу представить, что он способен совершить нечтоподобное. Но не сомневаюсь, что у полиции он на подозрении. Теперь, Полли,давай послушаем твою точку зрения. Кто, думаешь, это сделал?

– Откуда мне знать? – буркнула Мэри.

– Хорошо, допускаю, ты не знаешь, – сказал Филип, – но,может быть, что-то сообразишь… если призадумаешься.

– Говорю тебе, я категорически отказываюсь размышлять отаких вещах.