Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Aloe, или сабур. Сабур ныне почти везде есть в ботанических садах. В северных странах ради великой стужи редко взрастает до такой степе-ни зрелости, чтоб можно было от него получать добрый сабуровый сок. Многие в старину верили, будто сабур производит свои цветы только один раз чрез сто лет, и притом в то время, когда цветет, цветная оного стебель во мгновение ока от корня выспрь проникает с великим треском; чего ради за особливое чудо почитаемо было то, когда в какой-либо земле сие растение цвести начинало. Таковая повесть относится к сущему древнему баснословию. Ныне всем довольно известно учинилось, что сабур чрез прилежное и старательное искусство цветет гораздо чаще не только в теплых, но и в северных странах, а наипаче буде в хороших теплицах порядочно храниться.
Столетник
В пустынной высоте, на гребне одичалом,
Где навсегда иссяк вулкан былых времен,
Зерно, упавшее в Гвальятирийский склон,
Прозябло, и росток цепляется по скалам.
Ствол крепнет. В темноте, как ненасытным жалом,
Корнями жадно пьет подземный пламень он;
И солнцами ста лет взлелеянный бутон
Сгибает стебель свой над гибельным провалом.
Вот, мощным пестиком из глубины тесним,
Все раскалив кругом, он рвется в мертвом зное,
И цветень кружится сияньем золотым;
И пурпурный цветок гигантского алоэ,
Для брака, звавшего его во тьме годин,
Прожив столетие, цвел только день один.
(Перевод М. Рыжкина; сонет переводил также Г. Шенгели.)
Рис. 68. Виктория-регия
То, что появлялось во Франции, на следующий день становилось известно в Москве и Петербурге. Кто-то из наблюдательных критиков начала ХХ века заметил, что для русского художника путь на Восток всегда проходил через Париж. Русские модернисты у французов и прочих немцев учились прилежно. Брюсов неплохо знал французский, переводил не только стихи, но и теоретические статьи своих старших современников. Делал это небрежно, но прицельно: по точному слову исследователя, переводил не столько стихи, сколько поэтику. В его рабочих тетрадях рядом с черновиком собственных заметок есть перевод фрагмента сочинения Малларме. Он начинается словами: «Глубокое заблуждение — когда пытаются изобразить что-нибудь кроме (например) ужаса, навеваемого темным лесом… ни в каком случае не самый лес». Тезис был спорным, московскому символисту хотелось изобразить и то и другое. Леса в родной Костромской губернии могли нагнать ужас разве что на какого-нибудь жителя Явы, русскому писателю, противнику натурализма, в них искать было нечего. Странно, что именно образ ужасного леса так запал в душу будущему автору «Криптомерий».
С начала 1880-х годов в России начинают воодушевленно осваивать «Цветы зла» Ш. Бодлера. Одна из ключе-вых статей о Бодлере принадлежит Константин Бальмонту, она опубликована в качестве предисловия к сборнику стихов Бодлера (в переводах народовольца П. Якубовича!) и описывает поэтику французского «архидека-дента» в самых туманных красках, как некое «мертвое, заколдованное царство», где растут «только ядовитые растения, с мрачно-причудливыми очертаниями». Смеем предположить, что знаменитое стихотворение самого К. Бальмонта «Victoria Regia» создавалось, скорее всего, по впечатлениям от посещения оранжерей с тропическими растениями в Санкт-Петербургском Ботаническом саду; в Южной Америке Бальмонта легче представить потягивающим текилу где-нибудь в уютном кабачке, чем путешествующим по девственным берегам Амазонки. Роскошное водное растение было доставлено в Императорские теплицы незадолго до того, как К. Бальмонт решил его воспеть.
Вестник садоводства. 1912. № 2. Харьковский базар хризантем 1911 года.
Три года назад хризантемы, например, были в Харькове дорогим и редким цветком, настолько редким, что многие интеллигентные лица не знали их и слово «хризантемы» многим было непонятно. Когда в 1909 году отделение садоводства харьковского общества сельского хозяйст-ва решило устроить 1-ю выставку хризантем, то устроителям пришлось выслушать много сомнений, а в некоторых случаях и шуток по поводу этой затеи… Как-никак, а культура хризантем улучшается у местных кустарей. По обыкновению, хоро-ша культура у психиатрического отделения Харьковской губернской земской больницы. Учреждение это выписало в прошлом году партию хризантем (около 50 сортов), и ныне сортов 5 зарекомендовали себя столь хорошо, что будут размножаться в большом количестве.
Что именно поражало взор европейца во второй половине ХIХ века, можно узнать, полистав каталоги марок французских колоний. Расширению эстетических представлений предшествовало реальное расширение мира — в его пространственном измерении, в географических координатах. Шло активное освоение колоний, и в Старый Свет из Азии и Африки именно в эти годы во множестве привозились неведомые доселе представители флоры тропических стран. Скудная фантазия «белого человека» и вообразить не могла такой роскоши форм и красок. В большинстве своем эти цветы легко приспосабливались к жизни в комнатах; разве что с орхидеями оранжерейщикам пришлось повозиться, да и то только потому, что вид изнеженного цветка обманул их, и орхидею поначалу «душили» в слишком жарких и влажных теплицах.
Н. Ф. Золотицкий. Цветы в легендах и преданиях. СПб.: Издание А. Ф. Девриена, 1913. Любимец Японии, цветок смерти — хризантем.
Немного можно назвать цветов, которые так быстро и так прочно завоевали бы себе симпатии публики и садоводов, как японский хризантем. Вспомните, давно ли еще хризантем был только любимым цветком Китая и Японии и имелся у нас лишь в виде двух-трех сортов? А теперь каких только форм, цветов и видов его вы уже не встретите!
В настоящее время увлечение любителей и садоводов этим цветком так велико, что, подобно тому как это делается для роз и орхидей, во Франции издается даже специальный журнал «Le Chrysanthème».
«Хризантемы, — говорит о них французский академик Жюль Кларти, — это венец года, цветы без запаха, мрачная окраска которых как нельзя более соответствует печальному времени года, когда они расцветают; это — цветы кладбищ, цветы могил!»
Дети чужой земли, культивированные нашими садоводами, которые делают из них род садовых медуз с всклокоченными волосами и веющей холодом формой, — они сделались, в ущерб пылкой розе и скромной фиалке, любимцами моды, и любители их теперь так же многочисленны, как и любители орхидей.
Не будет преувеличением считать, что эпоха модерна началась с того, что в Европу привезли из Америки орхидею и из Японии —