находится на странице 666. «Мать Троеручица!» — как восклицал Потемкин в одном из стихотворений.)

Если бы Петр Потемкин родился хотя бы на пять лет раньше, а не в 1886 году, он еще успел бы стать «поздним ребенком» русского символизма. Но в свои двадцать с небольшим, то есть как раз в то время, когда Блок писал «Ночную Фиалку», Бальмонт — корреспонденции из Мексики (собранные потом в книгу «Змеиные цветы»), Вяч. Иванов — «Cor ardens», а Брюсов, собственно говоря, все программное уже написал, — тогда молодые люди «в символисты» уже не записывались. Потемкин понимал, что Прекрасная Дама умерла, не материализовавшись, и он любит теперь Парикмахерскую куклу, но это знание не мешало целовать ее через стекло.

Спасала ирония: и к окружающим, и к себе самому Потемкин относился иронически. Ему платили тем же, всерьез не принимали. Писал для «Сатирикона», был там ко двору. В 1908 году в издательстве журнала вышла книжка «Смешная любовь». Смешная, с мучительной гримаской стыдливости любовь Потемкина к символизму. Неожиданно на нее появилась рецензия в «Аполлоне», и кем подписанная — Иннокентием Анненским! Чуткий критик удивительно тепло отозвался о первой книге поэта, угадал в нем хрупкий талант. Сказал удивительные слова, словно предчувствовал что-то: «Страшно мне как-то за Петра Потемкина».

Рис. 65. Зональные пеларгонии, махровая и простая

А потом, казалось, все улеглось, молодая кровь перебродила. Потемкин женился на красавице-актрисе и помягчел сердцем. Вторую книгу стихов трогательно-смешно посвятил: «Женé Жéне». И называлась она совсем по-домашнему — «Герань»; Саша Черный в рецензии ласково сказал о ней: «русский палисадник». Веселая получилась книжка, красивая, с заставками и виньетками, переплетенная в цветастый набивной ситец: обложка-занавесочка, а за ней целый сад герани. Но ни одного стихотворения про саму герань в книге не было. Обойный цветочек, проткнутая булавкой фиалка, букет хризантем — вот и все цветы в комнате молодоженов (если «Женé Жéне», значит, можно считать это общей книгой).

Рис. 66. Рисунок из книги Петра Потемкина «Герань»

Хризантемы

У Жени на окне,

В умывальном кувшине,

Возле пудры и помады,

Старых локонов и шпилек

Гордо высятся цветы —

Хризантемы.

За окном заглохший двор.

На дворе ужасно рады

Две жестянки из-под килек,

Что среди нечистоты

И богемы

Видит их столь пышный взор.

Присмотревшись, мы заметим,

Что они гордятся этим.

Да оно не мудрено, —

Ведь не всякое окно

На себе, хотя б для темы,

Сохраняет хризантемы.

Герань настоящая, огненная герань пламенела только на обложке, за ней маршировали ее подданные, разделы книги: «Женина герань», «Герань стыдливая», «Герань мишурная», «Герань печальная», «Герань персидская», «Герань песельная» и, наконец, самый большой раздел — «Герань в цвету». Перечисление литературных сортов цветка звучало названиями родов войск государыни императрицы Герани.

Макс Гесдерфер. Комнатное садоводство.

В настоящее время хризантемы стали общеизвестными и любимыми цветами. Они представляют собою пример растений, доведенных садовым искусством до высокой степени совершенства и особенно ценимых за богатое цветение, происходящее поздней осенью и в начале зимы. На окне прохладной, хорошо проветриваемой комнаты молодые хризанте-мы начинают быстро развиваться. При соблюдении этих условий растения скоро начинают пышно цвести. При слишком высокой температуре, при недостатке воздуха или влаги растения в комнатах быстро отцветают и пропадают. Даже срезанные цветы остаются в теплой комнате свежими весьма короткое время, в прохладной же сохраняются значительно дольше.

Это и было объявлением войны — не Алой и Белой розы, а битвы земной герани с вымышленными орхидеями, криптомериями и безымянными лунными цветами. Больной поэт выздоровел, окреп и теперь отстаивал права своей маленькой суверенной поэтики, собственные представления о прекрасном, какими бы пошлыми они ни казались. Надлома в стихах больше не было, а ведь он чуть не надорвался тогда, когда пытался взвалить на себя груз «несказанного».

Макс Гесдерфер. Комнатное садоводство.

Pelargonium (пеларгония, журавельник; часто неправильно называемая геранью). Принадлежит к семейству гераниевых. Она, так же как и фуксия, — одно из самых распространенных и любимых оконных растений. Вряд ли можно обойтись без пеларгоний при украшении цветами садов и балконов. Яркие цветы их часто можно увидеть в окнах даже зимою, что указывает на неутомимость цветения. Аромат, издаваемый листьями при трении их между пальцами, составляет второстепенное качество, цветы же радуют взор своим изобилием, изяществом формы и свежестью окраски.

Летом пеларгонии находят самое разнообразное применение. Нельзя найти более подходящего и благодарно цветущего растения для украшения окон или балконов, обращенных к солнцу. При соблюдении этого условия, то есть при достаточном солнечном освещении, зонтики цветов распускаются беспрерывно один за другим с ранней весны до середины зимы. В углу каждого нового листа появляется цветочная стрелка, сначала пониклая, вскоре, при надлежащем уходе, начинающая сильно развиваться, причем цветоножки ко времени распускания первых бутонов выпрямляются. Соцветие держится долго, хотя каждый отдельный цветок и недолговечен: их в зонтике очень много, и они распускаются не одновременно, так что взамен отцветших появляются новые, и соцветие долгое время сохраняет шарообразный вид. Чем меньше горшки, в которые посажены пеларгонии, тем они цветут благодарнее, поэтому их не следует высаживать в ящики, так как в последних сильно развивается зелень в ущерб цветению.

Ранее всех цветут в комнатах экземпляры, выведенные из черенков в августе предшеству-ющего года; на черенки режут концы побегов и втыкают по 4–6 штук в двух- или трехвершковый горшок, располагая их по краю. Черенки ставят без покрышки на солнечное окно и содержат скорее сухо, чем влажно; при этом условии они укореняются через две-три недели. Августовские черенки оставляют на зиму в общей посуде, весною же их осторожно вынимают и рассаживают поодиночке в двух- или трехвершковые горшки.

Нести ношу Блока не хватило бы сил (талант Потемкина был чистый, но камерный), а притворяться он не умел. По той простой причине, что смотрел на все, в том числе и на себя, со стороны, а это редкость.

Тетка моя Варвара

Выпивала полсамовара,

А дядя Увар —

Самовар.

Пили они, как утки,

Круглые сутки,

Зимою и летом,

И были умны при этом,

А знакомый мне критик,

Знаток всех пиитик,

Писал так много