Об исканиях бога,

О символизе,

Об эмпиризме,

Об Андрееве и вечности,

О Брюсове в бесконечности,

О мифотворчестве Нитцче,

Чем больше, тем прытче,

Был признан всем светом —

И был глуп при этом…

Потемкин с облегчением вздохнул, когда нашел крест по своим силам. Но вот незадача — и певец Прекрасной Дамы к тому времени эволюционировал. Заворо-женный мелодией цыганского романса, Александр Блок в 1908 году написал, а в 1910-м напечатал совсем неожиданное для него, удивительное:

Опустись, занавеска линялая,

На больные герани мои.

Рис. 67. Пеларгония английская

Вместо раздольного «степного ковыля» обманщица-судьба предлагает довольствоваться банальным цветком на окне. Больные герани… Герань чувствительна к холоду, поэтому, если в комнате («горнице скудной» у Блока) промозгло, цветок страдает от недостатка тепла и тоже, как и человек, болеет. Кроме того, герань самоотверженно поглощает всякие вредные испарения, но самому растению это, разумеется, не идет на пользу. Во многом из-за этой способности герани всасывать гарь и сырость, очищать ядовитый воздух лудильных и сапожных мастерских ее и полюбил простой люд, в особенности — ремесленники. А для большого поэта, искателя сильных страстей и ярких впечатлений, невзрачная герань — всего лишь суррогат, олицетворение разочарования и душевного опустошения. Герань в стихах Потемкина звучит яркой мажорной нотой, ее образ — торжество жизни, сама жизнь, бесхитростная и милая: «маленький поэт» согласен довольствоваться малым. Александру Блоку убогий цветок в горшке говорит о крушении надежд, и потому его анапесты звучат в надрывном, безнадежно-унылом миноре.

Но каков все-таки Блок! Такой неожиданный ход конем; похоже, он опять обыграл опытного шахматиста Петра Потемкина. Существует в ботанике удивительный термин: закон (или правило) черной королевы. Суть этого понятия дилетант-гуманитарий может изложить примерно таким образом. Для того чтобы остаться на своем месте в ходе эволюции, то есть выдержать конкуренцию с новыми видами, или, еще проще, — чтобы выжить, отдельному растению нужно постоянно развиваться, совершенствоваться. То есть даже для того, чтобы стоять, нужно идти вперед. Этот выразительный, несколько странный термин позаимствован из книги Льюиса Кэрролла, вот потому он по-русски звучит по-разному: то как «правило красной королевы», то как «правило черной королевы». В английских шахматах, как известно, цвет фигур отличается от традиционно принятого во всем мире. Так что название этого закона ботаники зависит от особенностей того или иного перевода «Алисы в Зазеркалье».

Предпочтем все-таки необычную, красную масть, иначе нам трудно будет вывернуться таким образом, чтобы продолжить ушедший в сторону разговор о Потемкине с его геранью. Впрочем, похоже, что никаких стилистических ухищрений на этот раз предпринимать не придется: Петр Потемкин, гигантским усилием воли вырвавшийся из пут символизма и издавший «антисимволистский» сборник «Герань», в результате опять очутился в фарватере поэтических исканий Александра Блока. То есть полностью подтвердил справедливость главного закона эволюции — правила красной королевы. Бег на месте — бег ради жизни. А чита-телей обманула умиротворяюще-ласковая книжка. Уличные сценки из жизни Питера, болтовня с любимой Женей, «восточные» стилизации — казалось бы, незатейливая мелодия, почти шарманка. Даже журнал «Сатирикон», рекламируя продукцию своего издательства, писал: «В его стихах — просто тот день, какой мы прожили вчера, каким живем сегодня и будем жить завтра».

Но «завтра» не оставило и следа от этой «простой жизни». Назавтра в родной стране случилось то, что случилось, а уже послезавтра герань вместе с ее подругой канарейкой объявили главными приметами мещанского быта и врагами победившего класса. В числе самых кровожадных агитаторов, призывавших «свернуть шею всем канарейкам», был недавний подмастерье Петра Потемкина и Саши Черного в «Сатириконе» — В. Маяковский. Обидно, что для своих рифмованных лозунгов он использовал «лесенку строк» — ту самую лесенку, что одолжил у Петра Потемкина. Соловьи и розы эмигрировали, герани и канарейки пошли в распыл.

Потемкин уехал в Париж и до этих перемен в любезном отечестве, когда герань попала в немилость, дожить не успел. Успел вообще немного: сыграл роль в фильме «Казанова» — в первом, немом еще; издал третью книгу стихов, избранное: «Отцветшая герань. То, чего не будет». А четвертая вышла уже посмертно, с предисловием Саши Черного. В 1926-м, в год смерти Петра Потемкина, его издалека, из Эстонии, помянул Игорь-Северянин в сонете-медальоне:

О чем он пел? Кому он отдал рань

Своей души? Простецкая герань

К цветам принадлежит, что ни скажите…

А ставший парижанином другой русский поэт, Дон Аминадо (Аминадав Шполянский), принес на могилу Потемкина ветку герани, «которую он так любил и так проникновенно воспел, как бы в ответ на вызов, утверждая право на счастье, на подоконники, на герань за ситцевыми занавесками, на все то, что Бобрищев-Пуш-кин считал мещанским и обреченным, а поэты и донкихоты — обреченным, но человеческим».

А. Кернер фон Марилаун. Жизнь растений. Т. 2: История растений. Глава «Растение как вдохновитель художника».

Стоит упомянуть также и о применении растений в игральных картах; тут фигурирует трилистник-клевер (трефы — по-французски «клевер», липовый лист «пики» и желудь «бубны»).

В XVI и XVII веках существовал обычай украшать изображениями цветов новые сундуки, особенно те, в которых невесты получали приданое; расписывались на них главным образом виноград и розы в полном цвету, и занимались таким ремеслом итальянские живописцы, нарочно объезжавшие с этой целью альпийские долины.

Герань

В утреннем рождающемся блеске

Солнечная трепыхалась рань…

На кисейном фоне занавески

Расцветала красная герань.

Сердце жило, кто его осудит:

Заплатило злу и благу дань…

Сердцу мило то, чего не будет,

То, что было, — русская герань.

…Родина герани — мыс Доброй Надежды. Герань легко размножается черенками.

Глава шестнадцатая. Теплицы среди леса

Герр Гесдерфер в предисловии к своей книге говорит вещи суровые, но, как всегда, бесспорные: комнатные цветы для городского жителя, занятого к тому же ежедневным трудом ради доставления средств к существованию, остаются порой единственной ниточкой, связывающей его с природой. Истинно так.

Герои нашей книги по своему происхождению — все сплошь горожане. Валерий Брюсов остался в истории русской литературы как первый поэт-урбанист. Статья Александра Блока о Петре Потемкине называлась «Питерский трубадур». Сестры Лохвицкие — тоже «петербурженки нежные». Мария Моравская говорила о себе: «Я Золушка,