передала через окошко пластиковый конверт с документами: – Поздравляю, Снежана Александровна!

– Наконец-то, все официально, – проворчала Света, отходя от стойки, и еще раз проверила свой новый паспорт. С фото угрюмо смотрела блондинка, низкая челка почти закрывала светло-голубые глаза. Света вслух прочитала: – Морозова Снежана Александровна. Ну привет что ли, приятно познакомиться!

После экстремальной встречи нового года в Тундрихе, у родителей Жени, прошло несколько месяцев. Тогда в Коноше никто не стал вдаваться в детали того, что случилось. Ни про каких сектантов, поклоняющихся древнему Карачуну, в окрестных поселениях не слышали. Просто две подруги немного перебрали, отмечая праздник, и отправились гулять в заснеженный лес. Начался буран, дорогу замело, девушки потерялись и замерзли. Вот официальная версия событий, которую по совету отца Женя сообщил в больнице, куда привезли пришедшую в себя Надю с переохлаждением и Свету, неожиданно потерявшую сознание. Вопросов у врачей не возникло: кроме двух пострадавших девушек в отделении было немало таких – отметивших Новый Год чересчур активно и поплатившихся за это. В ту ночь метель разошлась не на шутку. В Ко́ноше потом долго вспоминали небывалой силы ледяной ветер, что стучал в окна, завывал между домами, засыпая все снегом.

Надя после прогулки в лесу получила воспаление легких, но в целом отделалась легким испугом. Она не помнила ничего из того, о чем, истерично рыдая, рассказывала парням Эля. Ни о странном иссиня-бледном незнакомце, за которым Надя, якобы, ушла в зимнюю метель, одетая в одно полотенце. Ни о том, что произошло после. Единственным ее неприятным напоминанием о новогодней ночи в Архангельской деревне стали отметины от когтей птиц – в две глубокие царапины на лице все же попала инфекция, и они долго заживали, оставив после себя тонкие, но вполне заметные шрамы.

Света стала сторониться прежних друзей после того, как вернулась в Санкт-Петербург, впрочем, и они не горели желанием общаться. С Марком она так и не сошлась вновь, да и других парней перестала замечать. Ударилась в учебу, удивив родителей заявлением сначала о том, что подала документы о переводе в Архангельский университет. А затем – желанием сменить имя.

Света, точнее, теперь – официально – Снежана вышла из МФЦ и огляделась. Апрель в Санкт-Петербурге был привычно холодным и мрачным, но с Невы уже тянуло свежим ветром, словно предвестником весны. Из-за тучи внезапно выглянуло солнце, мгновенно приукрасив унылый пейзаж. Снежана досадливо поморщилась и полезла в рюкзак за темными очками. После того происшествия в архангельских лесах ее глаза стали более чувствительными к яркому солнечному свету. Другой странностью, о которой она никому не рассказывала, стало то, что больше ей не приходилось подкрашивать отросшие корни. Ее родные, прежде темно-русые волосы внезапно поменяли цвет и стали отрастать светлыми. Впрочем, со стороны это было почти незаметно, ведь Света-Снежана и раньше красилась в блондинку.

В воздухе раздалось хлопанье крыльев, и на ближайшее дерево спланировала большая белая сова.

– Мама, мама, смотри, какая птичка! – воскликнула девочка в розовой куртке, с восторгом указывая вверх.

Ее мать неохотно подняла голову.

– Да это же полярная сова! Ничего себе, прямо в центре города! – Ее уставшее лицо озарила улыбка восторга, и она тут же достала из кармана телефон, пытаясь сфотографировать птицу. Но та недовольно заклекотала, снова захлопала крыльями, сорвалась с ветки и закружила над сквером. Спустя пару кругов она спланировала на плечо Снежане, вцепившись когтями в специальную кожаную нашивку на плече пуховика.

– Привет, Вью, заждалась? – Снежана подняла руку и привычно огладила перья на груди у птицы. – Ну, теперь все, как надо, можем отправляться.

* * *

Говорят, что одну из невест Карачун не стал губить, а забрал к себе в услужение. Той девице он память выморозил, волю льдом сковал, сердце остудил, волосы снегом выбелил. Научил, как прясть ледяную пряжу да короткими зимними днями набрасывать ее узорами на окна или окутывать смертельными сетями зазевавшегося путника. А в долгие зимние ночи дал ей власть бегать по дорогам и тропам в виде снежной лисицы и повелевать своими волкам-буранами да птицами-вьюжницами. Выучил всему, что знает, а затем отпустил восвояси, но с одним условием.

Раз в году, в Карачунову ночь, должна вернуться она к своему хозяину, да не одна.

С новой невестой.

Я еще напишу тебе. Екатерина Каретникова

1

Все когда-нибудь кончается. Печенье в металлической коробке со снежинками. Чай в чашке с нарисованной в три линии рыжей пушистой мордой. Серии из первых сезонов любимого сериала, специально подобранные для тебя лучшим человеком на земле. Любовь.

Печенье, чай и даже финал последней серии Рина еще пережила бы без слез. Но он уехал. Он уехал навсегда, за много-много километров, и теперь будет жить там, в своей, нет, Рина не скажет плохого слова про его город, нет. Просто в своей столице. Не северной, не культурной, не – сколько еще можно подобрать определений с частицей «не»? Ладно, какая теперь разница? Он уехал – вот это имело значение. А больше? Больше ничего.

Даже то, что Рина любила его всю сознательную жизнь. Она любила, а он не знал. Он думал, что они дружат. Просто дружат. Он приходит к ней поболтать по вечерам, она звонит ему, когда кому-то нужно рассказать, как устала за день. То есть, нет. Она сто лет ему не звонила. И он сто лет уже не приходил, не отодвигал табуретку, не наливал чай из старого серого чайника. Но так было, раньше и как будто всегда. И они оба знали об этом.

А потом он все-таки пришел и рассказал, что уезжает в эту свою… да, в эту свою столицу. Потому что там универ, работа, карьера. А здесь сырость, туманы, тучи, задевающие верхушки фонарей. И время ползет как фарш из ручной мясорубки, медленно и лениво. Нет, кому-то это подходит. Например, Рине. А у него – у него нет ни сил, ни терпения ждать-ждать-ждать каждого крохотного события. А может, он бы и ждал, но ему написали из того крутейшего ТЦ, в котором он подрабатывал удаленно последние полгода, и предложили – да, отказываться от такой работы было бы глупо и смешно. Единственный шанс, первый и последний.

Она стояла на перроне и смотрела, как узкомордый красно-серый поезд собирает в свое нутро тех, кто решился, кто не боится скорости или верит в счастливую звезду. Или просто ничего не оставляет здесь такого, о чем бы стоило жалеть. Рина не стала дожидаться отправления. Чмокнула его в холодную щеку, ткнулась носом выше, слабо удивилась,