Глеб почти дошёл до машины, как вдруг заметил припаркованный неподалёку большой чёрный внедорожник, от которого отделилась мрачная тёмная фигура. Внезапно Глебу подумалось, что сейчас его порешат прямо тут, но вскоре он узнал приближающегося к нему мужчину.

— Ты? — хмуро спросил Глеб. — Что тебе нужно? Ты же меня послал. Или решил всё же закопать? Попробуй!

Кулаки Глеба сжались так, что костяшки пальцев заныли. Однако белобрысый, этот знакомый Ольги, выглядел вполне миролюбиво.

— Я ещё подумаю, посмотрю на твоё поведение, — усмехнулся он. — Меня Лёха звать, если что.

— Я знаю. Только на. уя мне эта информация?

— Хорош бычить, я с миром пришёл. Пока с миром. Предлагаю посидеть, поговорить спокойно, выпить и закусить. Заодно Машу помянем.

— Мне некогда, я спешу, — попытался отказаться Глеб, но почему-то понял вдруг, что отказаться не получится. — И с чужими людьми я Машу не поминаю.

— Завтра уедешь, а сегодня посидим у меня на даче, поговорим. Не бойся, если бы я хотел сейчас тебя урыть, уже урыл бы. Мне нужно узнать, что ты затеял, и почему Ольга скрывает это от меня.

— Кто тебя боится-то? И вообще, ты что, Ольгин папа? С какого перепугу она должна тебе сообщать обо всём? — зло спросил Глеб. — Нет, не папа? Тогда без тебя разберёмся и без твоего благословения.

— Я одноклассник Оли, друг детства и юности, можно сказать. Не бузи, поехали. Ты устал, тебе сегодня далеко лучше не ехать.

— Спасибо за заботу, — вздохнул Глеб, и вправду чувствуя непомерную усталость. — Поехали. Что у тебя там, на даче, из выпивки есть?

— Всё, — лаконично ответил Лёха. — Держись за моей машиной, тут недалеко ехать.

* * *

— Шмурдяк, — поморщился Лёха и, отодвинув стакан с ви́ски, налил в другой стакан водки.

— Сам ты шмурдяк, — даже будто обиделся Глеб, хотя все напитки они достали из бара на даче Лёхи. — Ни фига не смыслишь.

— У моего деда в деревне самогон лучше, — покачал головой Лёха. — Пожалуй, поеду завтра, навещу своих стариков.

— А родители твои где? В том городе, в котором вы с Олей выросли?

— Да, мама с батей там. Мы все, Бахтеевы, упрямые. Бабка с дедом ни в какую из деревни уезжать не хотят. Мать с отцом — из этой дыреньки, города нашего. Один я в большом городе тусуюсь. Хотя нет, не один. Два сына у меня, и они тоже Бахтеевы, а значит, упрямые.

— А у нас с Олей тоже сын есть, Фёдор, — с гордостью ответил Глеб. — Три года ему. Весной четыре будет.

— В курсе, — кивнул Лёха. — Потому ты и живой до сих пор. Но учти, что я постоянно за тобой слежу, Никифоров. И не дай Боже́, как говорил наш трудовик… Не дай Боже́ ты Ольгу обидишь как… Я сам тебя на оливье покрошу, лично, с удовольствием.

— Слышь ты, белобрысый! — выпрямился Глеб. — Это ты от Оли держись подальше. Она моя, ты понял? Моя. Я не отдам её никому. Загрызу тебя нахрен, только сунься к ней.

— Дурак ты, не понимаешь ни черта. Во-первых, я не белобрысый, а рыжий. А во-вторых, Ольга — она другая. Я с ней не могу так, как ты себе нафантазировал тут. Скажи мне лучше, за что такая женщина, как Ольга, могла полюбить такого слизняка, как ты? Нашла, с кем связаться! Одни беды от тебя. И всё никак не отвалишься, притащился за ней и туда!

— Я всё сделаю для Оли. Она будет счастлива со мной, а ты живи своей жизнью, белобрысый, не мешай!

— Ты уже наделал делов выше крыши. Ладно хоть я рядом оказался, когда всё случилось, и то не успел.

— Что "всё"? Что случилось? — непонимающе спросил Глеб. — Куда ты не успел?

— Большая беда с Ольгой случилась. По твоей, сволочь, вине. Я бы тебе и не рассказал, но ты должен знать, что врачи Ольге рожать практически запретили. Слушай сюда…

… — Вот видишь, Ольга даже ничего не рассказала тебе, — усмехнулся Бахтеев, глядя в бледное почти до синевы лицо Глеба. — И правильно сделала. Какой смысл обнажать душу перед эгоистом, который дальше носа своего не видит?

— Я не знал, — тихо сказал Глеб, как только смог заговорить. — Почему Кислый так легко отделался?! Просто сдох!

— Нет, не просто. Но это не твои трудности. Кислицыны своё получили по полной, не переживай. Только вот здоровья это Ольге не прибавит. Потому твоя задача — заботиться об Ольге, и чтобы даже волос с её головы не упал.

— Я клянусь, — Глеб проглотил комок в горле.

…Через два часа, когда Глеб, который в своём стремлении хоть как-то, хоть на время забыться, напился до бессознательного состояния и начал засыпать, Лёха уложил его на диван, ликвидировал последствия пьянки и позвонил Ольге.

Он и сам был изрядно пьян, но держался лучше, чем Глеб.

— Привет, Оль.

— Привет, Лёха, — приглушённым голосом ответила Ольга. — Ты что, пьяный?

— А ты почему шепчешь? Боишься сына разбудить?

— Лёша! — испуганно пробормотала Ольга. — Откуда ты… Подожди, я в кухню выйду.

— Да ладно, не переживай. Я давно всё знаю и не обижаюсь, что ты скрывала. С благоверным твоим мы сегодня поговорили душевно.

— Глеб мне ещё не муж, да и вообще, это будет фиктивный брак.

— Угу. Тут вы сами разберётесь. А вот если он обидит тебя… Я его, короче, предупредил.

— Лёш, я надеюсь, ты ничего лишнего Глебу не рассказал?

— Нет, конечно! Лишнего — нет. За кого ты меня принимаешь?

— Не обижайся, Лёха. Я просто спросила. А где сейчас Глеб?

— Мы на моей даче, он спит пьяный. Так что завтра рано его не жди. Пока проспится… В лучшем случае, ночью приедет. Но на регистрацию успеет.

— Лёш…

— Не бойся, я ему подушку не положу на морду. И процедуру кастрации не произведу. Пока.

— Лёш…

— Ну, что?

— Ты самый лучший человек на свете. Спасибо тебе!

— Я знаю, ты об этом уже говорила. Но так и быть, можешь почаще повторять.

Глава 16

Глеб приехал под утро и сразу лёг спать. Проснулся от того, что на груди у него сидел Фёдор и считал до пяти. Оказывается, пока Глеб отсутствовал, Федя с Ольгой времени даром не теряли, а начали учить устный счёт.

С тех пор, как сын стал заниматься у лучшего в городе логопеда-дефектолога, болтал почти без умолку, будто плотину прорвало, и хлынуло всё, что накопилось. Конечно, говорить получалось пока далеко не всегда складно, правильно и внятно, и всё равно это был