эмансипироваться». Имеется в виду, что раньше церковь ограничивала свободу политической практики запретами христианской религии.

Лютер в полемике с католичеством сказал: «Светская власть может лишь ведать дела, постигаемые разумом, …посему люди от мира сего и могут быть в мирских делах гораздо искуснее, нежели люди духа. Язычники, например, оказались гораздо искуснее христиан, мирские дела они начали и окончили более счастливо и в более широких размерах, нежели божьи святые, как указывает и Христос (Луки 16.8): “Сыны века сего догадливее, в своем роде, сынов света”. Они лучше умели управлять мирскими делами, нежели ап. Павел и другие святые; вот почему римляне имели такие превосходные законы и право» (см. [102], с. 156).

Исторический опыт подтвердил вывод Аристотеля: справедливость – ценность высшего уровня. Она, по словам Ролса, так же важна в социальном порядке, как истина в науке или красота в эстетике: «Изящная и экономически выгодная теория должна быть отвергнута или пересмотрена, если она не соответствует истине; точно так же законы и учреждения, независимо от того, насколько они эффективны и хорошо организованы, должны быть изменены или отменены, если они несправедливы».

Невозможность «уловить» ценности научным методом – едва ли не важнейший вывод философии науки. Но поскольку наука завоевала очень высокий авторитет, все политические силы активно привлекают ученых для поддержки именно ценностных суждений. Перестройка в СССР дала для этого красноречивые свидетельства – тогда узурпация авторитета науки идеологами породила острый конфликт в среде интеллигенции, вплоть до распада профессиональных сообществ.

Проблемы политики не являются ценностно нейтpальными и не укладываются в фоpмализуемые модели, предлагаемые теориями. Подход к политическим проблемам без оглядки на нравственные ценности может иметь катастрофические последствия. Обществоведение не должно быть «слишком научным».

А. Бовин, бывший помощником и Брежнева, и Горбачева, в книге-манифесте «Иного не дано» (1988) высказал важную мысль: «Бесспорны некоторые методологические характеристики нового политического мышления, которые с очевидностью выявляют его тождественность с научным мышлением».

Но для мышления государственного деятеля «тождественность с научным мышлением» звучит как страшное обвинение. Научное мышление ориентировано на истину, оно автономно по отношению к этическим ценностям, а мышление политика должно быть неразрывно связано с проблемой выбора между добром и злом. Он исходит из знания о человеческих проблемах. К ним, как говорилось выше, нельзя подходить, отбросив этические ценности. Без них нельзя получить и достоверное знание о предмете.

В своем подслеповатом рационализме современные либералы нашей реформы сильно откатились от уровня диалектики либералов России начала ХХ в. Нынешний рационализм «репрессирует» почти все другие виды сознания, деформируя систему интеллектуального и духовного освоения реальности. Методолог науки П. Фейерабенд пишет: «Либеральные интеллектуалы являются также “рационалистами”, рассматривая рационализм (который для них совпадает с наукой) не как некоторую концепцию среди множества других, а как базис общества… Свобода обеспечена лишь тем, кто принял сторону рационалистской (т. е. научной) идеологии» [103].

Дж. Грей писал, что политические доводы зависят от обстоятельств, они не могут быть доказанными, как теорема: «Политические рассуждения являются формой практического умозаключения, и ни один шаг в них логически не следует из другого; намеки на это можно найти еще у Аристотеля. Политическое мышление обращается к концепции политической жизни как к сфере практических рассуждений, чья цель (telos) – это образ жизни (modus vivendi), а также к освященной авторитетом Гоббса концепции политики, понимаемой как сфера стремления к гражданскому миру, а не к истине» [104, с. 150].

В. Гейзенберг подчеркивает важную мысль: нигилизм может привести не только к рассыпанию общества, ценностный хаос преобразуется «странными» аттракторами в патологический порядок. Он писал: «Характерной чертой любого нигилистического направления является отсутствие твердой общей основы, которая направляла бы деятельность личности. В жизни отдельного человека это проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правильного и ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели, неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии приводят к результатам, совершенно противоположным поставленной цели. При этом люди бывают настолько ослеплены ненавистью, что они с цинизмом наблюдают за всем этим, равнодушно пожимая плечами» [105, с. 31].

Разрушительно этический нигилизм проявился в массивной лжи. Перестройка велась под лозунгом «Больше социализма! Больше социальной справедливости!». А в 2003 г. академик РАН А.Н. Яковлев признался: «Для пользы дела приходилось и отступать, и лукавить. Я сам грешен – лукавил не раз. Говорил про “обновление социализма”, а сам знал, к чему дело идет… Есть документальное свидетельство – моя записка Горбачеву, написанная в декабре 1985 г., т. е. в самом начале перестройки. В ней все расписано: альтернативные выборы, гласность, независимое судопроизводство, права человека, плюрализм форм собственности, интеграция со странами Запада… Михаил Сергеевич прочитал и сказал: рано. Мне кажется, он не думал, что с советским строем пора кончать» [106].

А.Н. Яковлев открыто сказал, что идеологам перестройки приходилось «лгать и лицемерить». Он пишет в своих мемуарах: «Обстановка диктовала лукавство. Приходилось о чем-то умалчивать, изворачиваться, но добиваться при этом целей, которые в “чистой” борьбе, скорее всего, закончились бы тюрьмой, лагерем, смертью, вечной славой или вечным проклятием. Конечно, нравственный конфликт здесь очевиден, но, увы, так было. Надо же кому-то и в огне побывать, и дерьмом умыться. Без этого в России реформы не проходят. … Скажи, например, тогда на высшем политическом уровне о гибельной милитаристской направленности индустриализации, об уродливой коллективизации, о разрушительной идеологии, о террористическом характере государства и партии. И что бы из этого получилось? Ничего путного, кроме очередного спектакля по “разоблачению” авторов подобных высказываний» [46, с. 35, 571].

Ну, обманули население – но как не стыдно обществоведам из этой партии до сих пор убеждать школьников и студентов, что в начале 1990-х гг. произошла «народная демократическая революция»!

Ложь, или неспособность признать и исправить свои ошибки, стала элементом дискурса элиты обществоведов перестройки и реформы. На передаче «Времена» В. Познера 25 января 2004 г. выступил А.Н. Яковлев, представленный как «действительный член РАН по Отделению экономики». Я сидел за столом напротив него. Он сказал по бумажке: «Фактически Ленин приостановил движение России. Если мы вспомним, историки это знают, при Столыпине Россия в два раза увеличила производство, урожай собирала Россия, равный совокупному урожаю Канады, США и Аргентины».

Идейная позиция А.Н. Яковлева – его личное дело. Однако, выступая как академик-экономист и представитель РАН, он не имел права прибегать к заведомой фальсификации. Экономические результаты реформы Столыпина изучены досконально. Если ученый решился оспорить эти результаты, он должен сначала сообщить прежние данные, принятые как научный факт, а потом изложить доводы в пользу своего открытия. Это –