Коля и Жора зашли в один двор, другой. Ничего. Ровным счетом. Ни малейшего намека на нужного им фигуранта-лошадника, жилистого, худощавого, сорока пяти лет от роду.

В первом дворе проживала старуха с внучкой-подростком, глухая, как тетерев на току, и лишь кивающая всякий раз, как только Осипов или Жора задавали ей вопрос. Внучка же явно отставала в умственном развитии, и, когда Жора задал ей вопрос, нет ли поблизости двора, где бы держали лошадь, девочка нисколько не сомневаясь, ответствовала:

— Лошадка, но-о-о, лошадка, тпру-у! — И громко зацокала языком. Очевидно, до закрытия Варваринского детского приюта, на землях которого началось строительство Шуховской башни, девочка жила в нем, но после упразднения пристанища была отдана на содержание бабушке. Куда подевались ее родители и на что они жили с глухой бабкой — оставалось лишь гадать.

Второй двор был полон белобрысых детей самого разного возраста. Имелся хлев, где стояла корова, которая, на мгновение перестав жевать, посмотрела на Осипова и Стрельцова безразличным взглядом, после чего снова задвигала челюстями.

Хозяина дома не оказалось.

— На службе он, — ответила на вопрос Осипова про своего мужа дородная женщина в цветастом переднике.

— А где он служит? — спросил Коля.

— Так это, в Торгово-промышленном товариществе нашего завода, — охотно ответила хозяйка. — Шаболовского, то есть пивного. Старший механик он. Всеми тамошними паровыми машинами заведует.

Последняя фраза была сказана женщиной с гордостью. Ведь заведовать всеми заводскими паровыми машинами, это вам, господа-товарищи, не по дворам рыскать…

В хозяйстве старшего механика были корова, две козы, куры и гуси. Лошади не имелось. Дома, несмотря на большое количество детей, был порядок и чистота. Ни пятен крови, ни припрятанного самогонного аппарата здесь не было и не могло быть. И Коля с Жорой направились дальше.

Следующий двор был заброшен. И, как это бывает с домами, в которых никто не живет, он покосился, обветшал и смотрел на Осипова и Стрельцова пустыми глазницами окон, поскольку рамы были выдраны вместе с петлями и унесены более рачительными гражданами, которые беспрестанно радели за собственное хозяйство.

А вот следующий дом за заброшенной усадьбой сразу привлек внимание обоих сотрудников управления уголовного розыска. Мужчина во дворе не просматривался, но недалеко от ворот стояла телега, хоть и старая, однако предполагающая наличие лошади. Кроме того, имелись следы от копыт, а в раскрытом сарае виднелось лошадиное стойло, правда, пустое. За сараем высилась центральная главка Троицкой церкви.

Когда Коля и Жора вошли во двор, их встретил худой угрюмый мальчишка годков двенадцати-тринадцати. Он уныло глянул на них, втянул голову в плечи и застыл.

— Взрослые есть? — поинтересовался Осипов.

Мальчишка молча повел головой в сторону дома.

Осипов и Стрельцов прошли к дому и только ступили на крыльцо, как входная дверь отворилась, и навстречу им вышла женщина в темном платье и темном выгоревшем платке. Взгляд у нее был такой же унылый и тусклый, как у мальчишки.

— Мы из милиции, — представился Николай. — Делаем обход дворов и домов на предмет наличия самогонных аппаратов. Вот ордер, — добавил он и развернул сложенную вчетверо бумажку.

Женщина, не посмотрев даже, что там на бумаге написано, безучастно кивнула и отошла в сторону, давая милиционерам пройти в дом.

Коля и Жора прошли в сени и ступили в комнату. На них из правого угла глянул Николай-угодник в святительских одеждах, тускло подсвеченный лампадкой. Правая рука его с тонкими пальцами, сложенными двоеперстием, была приподнята: он как бы застыл на мгновение перед свершением крестного знамения. Глаза из-под огромного лба смотрели смиренно, с едва уловимым укором. Под ним стоял на крохотной полочке образ Божией Матери с Младенцем, лик Коего был едва различим из-за копоти. На стене в деревянной рамке — фотографический портрет чисто выбритого зрелого мужчины в рост. В холщовой рубахе, суконных штанах и суконном же жилете в мелкую полоску. На голове — круглый картуз с козырьком. Жора Стрельцов сразу уловил в его лице сходство с лицом молчаливой женщины, что встретила их на крыльце. Он даже оглянулся, чтобы удостовериться в своей правоте, и встретился с взглядом женщины. Глаза ее смотрели безучастно, как у жующей свою жвачку коровы старшего механика Шаболовского пивного завода.

Из мебели в комнате были стол, стулья, комод и шкаф. В углу — широкая железная кровать под цветастым лоскутным одеялом, две большие подушки и третья поменьше, сложенные пирамидкой. На полу — чистые коврики из рогожи. Словом, комната как комната: люди здесь явно не бедствуют, но, похоже, и не шикуют.

Осипов по-хозяйски прошелся по ней, заглянул в шкаф, не поленился наклониться и заглянуть под кровать. Конечно, никакого самогонного аппарата в доме не имелось. Но Колю это интересовало мало: он тщательно осматривал половицы на предмет обнаружения на них пятен крови. Но таковых не было…

Потом Осипов и Жора прошли в комнатку рядом. Там стояли три одинаковые кровати. На одной лежал, посапывая, маленький ребенок, возле которого сидела девочка лет десяти. Комнатка была тесная, и Осипов, потоптавшись, вышел.

— А там у вас что? — указал он на закрытую дверь.

Женщина ее открыла.

За дверью оказалась кладовка. Пустая. Только в углу лежала стопка сложенных пустых мешков.

— Значит, самогон вы не варите, — сказал Осипов без всякого намека на вопрос, продолжая оглядывать кладовку. Несколько овсяных зерен на полу не ускользнули от его внимания.

Женщина промолчала.

— А хозяина-то чего, нету? — посмотрел он на женщину.

Она едва заметно отрицательно мотнула головой.

— А где он?

Женщина, опять-таки молча, неопределенно пожала плечами. Похоже, что разговаривать у нее не было желания.

— А чем он занимается? — продолжал допытываться Осипов.

Она продолжала молчать. Коля посмотрел ей в глаза и увидел абсолютное безразличие. Ее унылый взгляд совершенно ничего не выражал, словно все, что происходило в доме, а тем более вне его, этой женщины никак не касалось.

— А ты что все время молчишь? — спросил Коля с раздражением и уже на «ты». — Немая, что ли?

В ответ она лишь сморгнула.

— Да что ж это такое? — с усмешкой обернулся Осипов к Георгию. — На этой улице, похоже, одни убогие и проживают…

В комнатке вдруг громко заголосил грудной ребенок, но женщина даже не двинулась с места.

— Ты что, не слышишь? У тебя дите плачет! — удивленно посмотрел на нее Осипов.

Мария прошла в комнату, и через минуту плач затих. Затем вернулась и безучастно встала у двери.

— А хозяин… — спросил Коля без интереса, — он когда придет?

Она в ответ покачала головой: не знаю, мол.