Прежде чем Томас вновь был официально представлен СМИ, после той катастрофической пресс-конференции (что ж, катастрофической, по крайней мере, для самого Теренса Брэдли), за короткий промежуток времени прошло больше совещаний в ЗДЭСТУП, чем когда-либо прежде проводилось в БриСпА.

– У нас есть одна проблема, – объявил на одном из этих заседаний директор Бауман, – нам во что бы то ни стало нужно объяснить, почему мы выбрали Мейджора – и не только прессе, но и нашим акционерам и спонсорам. И еще в Звездном городке в России спрашивают, какой у него был опыт, прежде чем он приступил к космической подготовке. У него есть вообще сколько-то часов налета?

Инспектор по рекрутингу персонала смотрит в свои записи и говорит:

– Честно говоря, опыт полетов у него разве что с «Райнэйр».

Бауман оживляется.

– Он был пилотом в коммерческой авиакомпании?

– Нет, – отвечает инспектор по кадрам. – Он однажды летал в отпуск. И судя по всему, ему это совсем не понравилось.

Бауман потирает виски. В последнее время он постоянно так делает. А вдруг у него случится инсульт? Что ж, тогда он, по крайней мере, будет избавлен от всего этого кошмара.

– Нужно найти что-то, – говорит Клаудия. – Что-то такое, что звучало бы красиво и вписывалось в концепцию нашей миссии.

Повисает недолгая тишина, и инспектор по кадрам произносит:

– Можно попытаться подойти с другой стороны. Какова его главная задача на Марсе?

– Помимо того, чтобы быть объектом вожделений для женщин? – Бауман чувствует, что его виски снова вздуваются. Он начинает уже ненавидеть Томаса Мейджора. Да, да, по-настоящему ненавидеть. Разные мысли мелькают у него в голове: что будет, например, если «Арес-1» столкнется с астероидом или просто взорвется? И вообще: существует ли механизм, позволяющий уничтожить корабль с Земли? Некая красная кнопка в Центре управления? Можно ли нажать ее, но так, чтобы никто не узнал?

– Успокойтесь, Боб, – говорит Клаудия. – Хватит уже об этом. Вы как будто слегка зациклились. Вы уверены, что у вас нет никаких подавленных чувств, о которых стоило бы поговорить?..

В воображении Баумана внезапно возникает Клаудия в чулках и корсете, манящая его к кровати в полумраке комнаты в каком-то, несомненно, отеле. Он отгоняет от себя это видение – возможно, чтобы изучить его внимательнее потом, в одиночестве, и произносит:

– Ладно. Главная задача Мейджора на Марсе – подготовить базу для последующих экспедиций, которые планируется отправлять туда когда-нибудь в следующем десятилетии.

Клаудия постукивает ногтями по столу.

– Что ж, это как раз то, что должно понравиться публике. Мейджор – великий первопроходец, основатель первого поселения. Его забрасывают в безжизненную пустыню, где не ступала еще нога человека, и он должен проторить дорогу для колонизации Марса землянами. В этом есть что-то… от Дикого Запада, правда?

– Значит, теперь он еще и Клинт Иствуд, черт побери? – бормочет Бауман.

Инспектор по кадрам качает головой.

– Да, да, это все замечательно, но ведь у него нет соответствующего опыта, верно? Он далеко не Беар Гриллс. Хотя, по-моему, в его личном деле было кое-что, что зацепило мое внимание. Директор, какие задачи он должен будет там выполнять?

– Установить несколько связанных между собой жилых модулей, посадить и выращивать ряд растений и сельскохозяйственных культур, проводить некоторые эксперименты, вести наблюдения за погодой и вносить данные в журнал, построить оросительную сеть для закачки пресной воды и отведения использованной из жилых модулей. – Бауман кривит лицо. – Так что на самом деле это, скорее, Боб-Строитель, чем Клинт Иствуд.

– Вот оно! – восклицает инспектор по кадрам. – Это, последнее. Здесь нам повезло.

– Орошение? – спрашивает Бауман. Пульсирование в его висках затихает. – Правда? У него есть в этом опыт?

– Он целое лето занимался рытьем траншей для комитета по водоснабжению.

На следующий день после похорон Питера Томас встретился с Лорой в «Дредноуте», на берегу Темзы. Это был удивительно солнечный день, достаточно сухой для того, чтобы студенты, байкеры и прочие завсегдатаи паба могли сидеть снаружи, постелив кожаные куртки на влажную траву, как импровизированные одеяла. Томас и Лора сидят за столом, потягивая «снейкбайт» и черное пиво. На ней черные ботинки «Доктор Мартинс», полосатые черно-белые колготки и жилет «пейсли», надетый поверх фиолетового бюстгальтера. Томас долго разглядывает ее.

– Ты покрасила волосы.

Лора дергает свою челку.

– Просто в более темный оттенок розового. Ну, и как все прошло?

Томас пожимает плечами.

– Как и следовало ожидать. А ты могла бы прийти.

Томас произносит «ты могла бы прийти», но он имеет в виду – и Лора это слышит – «ты должна была прийти».

Она отворачивается и смотрит на людей, сидящих на траве.

– Это было семейное дело. Тебе нужно было быть рядом со своей мамой. А не рядом со мной.

Из динамиков, закрепленных на наружной стене паба, несутся неистовые звуки гитары, сопровождаемые бешеным ритмом гаражной музыки. Лора начинает покачиваться из стороны в сторону.

– Вот это просто класс!

Томас хмурится. Он никогда раньше не слышал эту песню. Откуда она ее знает?

– Кто это?

– «Nirvana», – говорит она, закрывая глаза. – Это песня «Love Buzz». Они из Сиэтла. Лидер группы, вокалист, у них немного не от мира сего.

У них взяты билеты на фестиваль в Рединге в конце августа. Там будут выступать Игги Поп и «Ramones». Они слушали их пластинки у Томаса в комнате, безудержно целуясь: руки Томаса при этом забирались под слои жилеток и футболок Лоры, пока она мягко не отстраняла его. «Не здесь, – всегда говорила она. – Тут же твоя мама».

Между тем на горизонте маячит Лидс, ждущий их осенью. Лидс, где они наконец будут вместе. Где нетерпеливые руки Томаса уже не будет сдерживать присутствие его мамы в гостиной. Вернее, их ждал Лидс. Томас собирается заговорить, когда к ним подходят двое студентов, трясущих ведерко. «Мы собираем деньги для семей, пострадавших от катастрофы на «Пайпер Альфа». Томас роется в кармане и кидает в ведерко монету в двадцать пенсов.

– Мама хочет, чтобы я остался в этом году с ней, – не видя иного способа начать этот разговор, выпаливает Томас, когда студенты уходят. – У нее ведь теперь никого, кроме меня, нет. Теперь, когда нет ни отца, ни Питера.

– Я понимаю, – говорит Лора, и ее глаза все еще закрыты, как будто звучащая музыка значит для нее не меньше, чем слова Томаса – а то и больше.

– Я узнавал в университете в Лидсе, – говорит Томас. – Я могу отложить все на год. Просто начать учебу в следующем сентябре. – Он делает паузу и кусает губу. – Они сказали, что ты тоже можешь. Начать позже.