– Я знаю, ты хотел куда-нибудь поехать, – говорит она. – Но я подумала… ты мог бы остаться и дома, если бы стал учиться в Рединге. Или, если ты хочешь жить в общежитии, ты мог бы приезжать домой на выходные. Может быть, даже иногда по вечерам.

Томас без особого энтузиазма смотрит на брошюры.

– Но я даже не знаю, есть ли у них химическая инженерия.

– Есть. Я сегодня звонила им.

Он резко выдыхает, издав нечто похожее на короткий смешок. Вот она, ирония судьбы. Или это наказание за то, что он осмелился позвонить в Лидс, чтобы узнать насчет возможности отложить ее учебу? Да, она была права. Это не очень приятно, когда кто-то пытается решать за тебя.

Однако, в отличие от Лоры, Томас просто кивает.

– Ладно, я им позвоню.

В результате спустя неделю дело решено: его принимают в университет.

Когда работа Томаса в комитете по водоснабжению подходит к концу, он и другие уволенные временные рабочие отправляются со своей бригадой выпить пива. Среди зыбкости и непостоянства окружающего мира в Томаса вселяет некоторое умиротворение то, что существуют люди, которые всегда остаются верны себе и другим, и Пять-Пинт лучше, чем кто-либо, это доказывает.

Голова у Томаса затуманивается от пива, а язык развязывается, и он даже не помнит, что именно он произносит оскорбительного, но, очевидно, что-то произносит, потому что, едва допив свою пятую кружку лагера, Пять-Пинт бьет его кулаком в лицо.

– Без обид, Спок, – говорит он, тогда как Томас, совершенно оглушенный, сидит на полу, и кровь стекает ему на рубашку. – Теперь твоя очередь, если не ошибаюсь.

У Элли нет работы в этот вечер, что тревожит ее – ведь у них теперь каждый пенни на счету, – но в то же время она испытывает чувство виноватого наслаждения. Она совершенно обессилена, и ей хочется просто сидеть на диване и ничего не делать или, может быть, даже взять «Анну Каренину» и заняться тем, чем она в общем-то должна бы заниматься – своим домашним заданием. На самом деле Элли, конечно, хотелось бы делать то, что делают все ее друзья: откладывать подальше домашнее задание и просто смотреть «Улицу Коронации», а потом обсуждать все это в соцсетях. Она хочет думать о сериалах и друзьях, об одежде, косметике и парнях. И ей совсем не хочется думать о грозящем их семье выселении из дома. Ей нужен какой-то план, но пока ей не удается придумать ничего дельного. Нужно подождать неделю. Посмотреть, как пойдет дело у Джеймса с его научным конкурсом. Может быть, они выиграют в лотерею. Может быть, у бабушки на какое-то время прояснится в голове, и она сможет связаться с банком, чтобы попытаться вернуть деньги, отправленные мошенникам. Правда, Элли уже изучала этот вопрос и знает, что это маловероятно без вмешательства полиции. И если они пойдут этим путем, катастрофа для их семьи наступит еще быстрее. Ведь полиция первым делом натравит на них социальные службы.

– Элли, – говорит Джеймс, сбегая вниз по лестнице. – Мне нужен калий.

– Съешь банан. – Элли сидит, поджав ноги, на диване, с раскрытой книгой, лежащей обложкой вверх у нее на коленях. Бабушка смотрит по телевизору что-то вроде ситкома, но не смеется, а, напротив, следит за происходящим на экране очень серьезно и сосредоточенно, словно это какой-то документальный фильм по антропологии. Элли сделала послабление и согласилась включить отопление на час, чтобы прогреть дом.

– Я имею в виду не этот калий, – говорит Джеймс и останавливается, опершись руками на спинку дивана. – Вернее сказать, это тот самый калий. Только не в таком виде. Ты можешь его достать?

– Где я его достану? Его можно купить в супермаркете?

– Нет, конечно же, Элли! Его нужно раздобыть в школе. В нашей его нет. Я спрашивал. В больших школах он должен быть. Тебе, наверное, придется позаимствовать его из кабинета химии.

– Никогда не берите и не давайте в долг, – изрекает бабушка, не отрывая глаз от экрана.

– Вот это она выдала! – бормочет Джеймс.

– Я не собираюсь ничего красть из школы.

Элли поворачивает книгу страницами к себе. Все счастливые семьи похожи друг на друга, но каждая ненормальная, несуразная, несчастливая семья ненормальна, несуразна и несчастлива по-своему.

– Так, значит, ты не достанешь мне калий? – спрашивает Джеймс. – Он нужен для моего эксперимента. Разве ты не хочешь, чтобы я победил и мы выбрались из всего этого дерьма?

– Следи за языком, Джеймс, – говорит бабушка.

– Из этого дерьмового дерьма!

– Хватит уже, – вздыхает Элли.

Джеймс перегибается через диван и выхватывает у нее книгу. Она рявкает и бросается вдогонку, а Джеймс, заливаясь смехом, обегает вокруг дивана и ныряет в кухню, где Элли удается поймать его в углу возле холодильника.

Раздается звонок в дверь. Джеймс и Элли смотрят друг на друга пару секунд, а бабушка кричит: «Я открою!»

– Черт возьми, – произносит Элли. Джеймс сует ей в руки книгу, и они оба, толкаясь, спешат из кухни в гостиную. Каждый раз, когда в их дверь звонят, сердце Элли обрывается, и она чувствует, как кровь отливает от ее лица и оно становится мертвенно-бледным.

Это социальные службы.

Это проверка из школы.

Это кто-то, видевший бабушку бродящей по улицам.

Это кто угодно из всех тех людей, которые могут прийти и разрушить их мир.

Бабушка уже выглянула за дверь и, снова прикрыв ее, повернулась обратно к ним с каким-то странным выражением на лице.

– Это к тебе, Элли.

– О боже.

Смогут ли они произвести впечатление нормальной семьи?

– Там у двери паренек, – говорит бабушка. – И…

– И что? – спрашивает Джеймс.

Бабушка изо всех сил старается сообщить им что-то, не произнося этого вслух: она выразительно шевелит губами и смотрит, уверенная в том, что ей вполне удалось передать свое сообщение этой смесью гримас и пантомимы. ОН. ЧЕРНЫЙ.

«ЧТО?» – тоже одними губами переспрашивает Джеймс.

Бабушка трет руками щеки, словно втирая в них крем. ЧЕРНЫЙ. ОН. ЧЕРНЫЙ.

– По-моему, она хочет сказать «Джек», – говорит Джеймс Элли. – Ты знаешь какого-нибудь Джека?

Обойдя диван, Элли подходит к двери и мягко отодвигает бабушку в сторону. Та разочарованно опускает плечи и произносит вслух:

– Да почему же вы двое такие непонятливые? Я пытаюсь вам сказать, что там к Элли пришел мальчик…

Элли снова открывает дверь и видит на пороге Дэлила, в школьной форме и с велосипедом – старым гоночным великом с опущенным изогнутым рулем и тонкими колесами.

– Привет! – говорит он, широко улыбаясь.

– …и он черный, – громко заканчивает свою фразу бабушка. – Темненький.