Он как раз проверял прочность полок: обопрется всем весом, если хрустнет, то полка плохая, лучше укрепить. Большинство стеллажей явно не использовалось годами, но труженик не мог даже их пропустить. Надо сказать, что при должных усилиях Гоши хрустит все – наверное, он какой-то неправильный критерий выбрал. На моих словах сосед обернулся с удивлением:

– Не знаю. Саша вроде бы не против нашего присутствия…

– Может, и не против, но… мне самой как-то неуютно. Перебор с неформальностью, а он все-таки мне босс, а не картинка на плакате.

Обе короткие брови взметнулись на большой лоб. Кажется, Гоша сейчас придумает все, чего и в помине не было – его гиперромантичная душа ищет подтекст везде. И сразу же выносит приговор без права амнистии:

– Влюбилась! Я так и знал!

– У тебя люди или чужие, или друзья, или влюбленные. Промежуточных вариантов вообще не предусматриваешь? Ты хотя бы послушай и попытайся понять, а потом уже выписывай вердикты. Он провокатор, понимаешь? Я это хорошо вижу – и все равно ведусь. Возможно, мне ни с кем не было так же легко… вестись на провокации. Короче, я не настолько дура, чтобы не понимать – добром наши шуточки не закончатся.

– Ну и?

Да почему он сегодня такой непонятливый? Как будто тянет из меня какие-то признания.

– Просто такое общение… сближает. Сложно не смотреть на него, когда находишься так близко. И, кажется, он хочет мне нравиться. А когда Александр чего-то хочет, то мир подстраивается – уж это я вокруг него заметила. И не хочу потерять работу из-за легкой симпатии, так что давай меня спасать!

– От чего именно спасать? – Гоша свел теперь брови к переносице. – Живи и радуйся, что вокруг тебя орлом кружит сам Ксан Исаев! Хоть подружкам сможешь рассказать, когда они заведутся. Я вот радуюсь, что чиню самому Ксану Исаеву полки, Иришке потом пересказываю во всех подробностях. Радуюсь! Несмотря на то, что его раздражаю…

Большие плечи поползли вниз. Но я не подошла и не похлопала в качестве дружеской поддержки, а заявила открыто:

– Да у тебя стокгольмский синдром, Гоша! Он непонятно из-за чего на тебя взъелся, а ты от этого прешься!

– Как же непонятно? – он снова начал хрустеть всей мебелью, подвернувшейся под руку. – Объяснил же тогда, что устал от фанатов. Ты представь жизнь, когда к тебе в окна лезут, в гримерки вламываются и под ноги бросаются. У него просто защитная реакция… А я свой восторг сразу слишком сильно показал.

– Ё-мое, – я сокрушенно развела руками, – то есть мы остаемся, потому что тебе так нравится роль его жертвы? А на меня и мою работу плевать? Здорово! Я, наверное, тогда одна квартиру арендую – ну вас, психов.

– Не вздумай уезжать одна – ты ведь даже поесть забываешь! Кстати, а пошли пожрем?

– Пошли.

Зинаида задержалась. У нее завтра день рождения внука – отпросилась, но решила приготовить заранее еду на целый день. Мы и с ней здорово за жизнь потрещали. Она как раз в Гоше души не чаяла – хвалила за все усилия. И он от каждого ее слова расцветал, как тюльпан перед Восьмым марта. Мне тогда впервые подумалось, что, возможно, Александр терпимо относится к нашему присутствию из-за отношения Зинаиды – она одобряет, а он никогда с ней не спорит. И именно она каким-то невероятным образом помогает Гоше пережить намеки на раздражение владельца.

– …очень хороший мальчик, – я снова вслушалась в слова Зинаиды, пропустив начало. – Но грустный, замкнутый.

– Это Александр-то грустный? – не поняла я.

Но она пожала плечами, продолжая объяснять:

– Он будто в себе живет. Постоянно язвит, с людьми не сближается. Много учился – думал, отцу обеспечит роскошную жизнь за все, что тот для сына делал. А отец умер – эх, молодеет сейчас инфаркт, никого не щадит. И у Саши остался смысл только в творчестве, а по отношению к другим делам и людям он закрылся, потому и выглядит иногда безалаберным идиотом. Меня вот только впустил – хоть и называет в шутку заменителем матери, но на самом деле он искал заменителя отца. Егор Михайлович на эту роль не сгодился, отец у Саши был спокойным как мамонт. Или как я, – она задумчиво улыбнулась.

– Мы точно одного человека имеем в виду? – я все еще удивлялась. – Мне он кажется таким веселым, будто ничего для него нет важнее, чем шутки да прибаутки.

– Юмор это хорошо, Кристина, – она глянула на меня неожиданно веселыми глазами. – Плохо, когда юмором закрывают все остальное, лишь бы никто внутрь не проклюнулся. Цинизма в этом хорошем мальчике столько, что захлебнешься, если подойдешь слишком близко.

Гошина лапища вдруг схватила мою руку, пришлось посмотреть в блестящие глаза соседа, чтобы услышать почти рыдательное:

– Мы от него не уйдем, Кристюш! Ему друзья нужны – настоящие. Как мы с тобой!

Я цокнула языком. Не друзья мы Александру. Гошу он считает дебильным фанатом, а меня исподтишка пытается очаровать. Хотя, может, как раз для него это и есть форма дружеских отношений?

Раздался звонок телефона, я ответила немедленно, отложив вилку.

– Кристина, закончу примерно в семь. Подъезжайте к студии.

– Хорошо, Александр!

Я сразу же побежала за ключами – в вечернее время Лёша на смены не выходит, а по пробкам могу и задержаться. На бегу крикнула Зинаиде:

– Если дождетесь, то я вас потом домой отвезу!

Приехала я немного раньше, но и Саша с Егором Михайловичем уже вышли из здания. О чем-то переговаривались несколько минут, а потом продюсер мне лишь махнул рукой и отправился обратно.

– Егор Михайлович не поедет? – спросила, когда Саша сел в машину на переднее сиденье.

– Нет. Все ребята еще там остаются. Это меня, как калечного, отправили, чтобы не перетрудился, – с улыбкой ответил он. – Надо было пару лет назад в обморок упасть. Эх, какие неожиданные повороты несут изобретательные решения.

Я вырулила со стоянки. Вообще-то, Егор Михайлович поступает очень по-человечески, он действительно бережет Сашу и беспокоится о нем, но вот эти шуточки про здоровье – наверное, как раз и есть то, о чем говорила Зинаида. Ему легче отреагировать так, чем просто поблагодарить людей за заботу.

– Как прошел день? – я осмелилась спросить, хотя обычно разговоры заводил он сам.

– С песней еще не закончили, но почти. Аранжировщики добьют, вокал еще для записи будут чистить – как бы человек чисто ни пел, его все равно еще вычистят компьютерами.

– Серьезно?

– Вполне. Как-нибудь покажу вам, Кристина, как беспощадно умеют убирать любые грешки. Сейчас, чтобы быть певцом, не надо быть даже певцом.

– Мне кажется, вы преувеличиваете. Все же на живом концерте вы пели сами.

– Ну да. Только это меня пока и спасает от серьезных наездов. Но подождите выхода следующего фильма – вот там каждый критик оторвется. На предыдущем писали: «Исаев отвратителен всегда, когда не поет». По-моему, это лучшая рецензия, которую мне могли дать.