Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И пошло-поехало…
– И еще, – продолжает она, – каждый раз, когда я показываю твои фотографии друзьям, они говорят, что ты красавица!
Как будто они могут сказать что-то другое… Я понимаю, мать хочет меня подбодрить, но это утомляет, даже раздражает, потому что сначала она несколько лет на меня давила, а теперь полностью отрицает реальность. Во всяком случае, когда я была подростком и она хотела заставить меня похудеть, ее стандарты были очевидны и я точно знала, что она обо мне думает. А теперь она изо всех сил пытается убедить меня в обратном и забыть тот факт, что у меня действительно есть проблемы с весом. Но что она хочет забыть? Что со мной она что-то упустила?
Я чувствую, что слишком раздражена, и пытаюсь успокоиться.
– А как дела у папы?
– Да все по-прежнему. Он ничем особенно не занимается с тех пор, как вышел на пенсию. Читает свою газету, копается в саду. Я бы хотела уехать на несколько дней отдохнуть, чтобы он развеялся, но, что называется, «миссия невыполнима». Когда вы с Элиоттом приедете в гости?
– На второй неделе сентября, когда поедем на юго-запад в отпуск.
– Так вы просто заедете по дороге? Ненадолго?
Я улыбаюсь, хотя мне и грустно. Мать хочет нас видеть, это несомненно, но также она хватается за любую возможность разнообразить их с папой монотонную пенсионерскую жизнь.
– На три-четыре дня, а обратно поедем уже без остановок.
– Да-да, конечно, я очень рада, что вы к нам заглянете, я приготовлю любимое блюдо Элиотта.
Элиотт – ее бог, мои родители его обожают.
– Спасибо, мама, но я должна с тобой попрощаться. Мне нужно съездить к подруге за ключами – я несколько дней буду присматривать за ее котом. Крепко поцелуй от меня папу.
– Обязательно.
– Целую, мама.
– Целую, дочка, целую.
Я вешаю трубку – сейчас мне еще хуже, чем до начала разговора, потому что я вспоминаю слова Элен Рубен. Когда я спросила ее, возможно ли быстро избавиться от того, что долгие годы отравляло нам жизнь, она ответила: «Возможно, если мы найдем источник проблемы и устраним его».
Я знаю, в чем моя проблема, но, по-моему, никогда не смогу честно это признать. А даже если смогу, как с ней справиться, я не знаю. Эта ситуация несправедлива по отношению к моей матери, потому что та все равно не осознает проблему и всегда прилагает множество усилий к тому, чтобы мне было хорошо. Только вот я не способна оценить эти усилия по достоинству, потому что в прошлом некоторые решения мать принимала без моего участия.
Теперь я уже всерьез переживаю. Хорошо, что Элиотт ушел в магазин и не увидит моих мокрых глаз.
Делаю успокоительный глубокий вдох и решаю принять душ. Потом я пойду к Фран, и мне станет полегче.
О зонтике я не подумала и по дороге попала под дождь. Мы с Фран живем в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга, но этого хватает, чтобы я вымокла до нитки. Теперь волосы у меня снова закурчавятся – что ж, тем хуже.
– О, овечка пожаловала! – смеется Фран, открывая мне дверь. – Проходи в гостиную, я принесу тебе полотенце.
Я подчиняюсь и начинаю знакомство с ее квартирой с просторной комнаты, которая, очевидно, служит Фран гостиной. Само здание старое, возможно, даже XVIII века, но это помещение полностью переделано, от пола до потолка, и совершенно не в стиле Фран. Получилась современная квартира с однообразным интерьером, безликая, холодная. Похожа на шоурум, настолько в ней все продуманно… и безжизненно. Ни одной фотографии, ни цветка в горшке, ни пледа, ни книги или случайно оставленного где-нибудь бокала; кажется, что все рассчитано с точностью до миллиметра, чтобы ничего не выпадало из общей картины и не нарушало цветовой гармонии. Все в серых, белых, бежевых тонах, все стерильно-чистое и сверкает так, что можно смело есть и спать прямо на полу. Признаюсь, у меня возникает здесь странное чувство. Как будто абсолютное умение Фран организовать пространство вокруг себя натолкнулось на ее неспособность контролировать собственное тело. Не знаю почему, но я уверена, что не ошибаюсь.
– Держи, – она протягивает мне махровое полотенце и наклоняется, чтобы вытереть с пола несколько капель, упавших с моих волос. – Хочешь что-нибудь выпить?
– Да, спасибо. Зеленый чай, если можно.
– Сейчас принесу, садись.
Я осторожно сажусь на замшевый диван. Его поверхность тщательно почищена в одном направлении. Черт, во время нашего приключения я не замечала за ней такой маниакальной страсти к порядку. Не решаясь откинуться на спинку, я сижу ровно, сжав ноги и положив руки на колени и жду ее.
– Ого! – смеется Фран, возвращаясь из кухни. – Сидишь в позе пай-девочки. Что с тобой? У тебя запор?
Однако!
– Нет, просто… у тебя здесь такая чистота и порядок… Я боюсь что-нибудь испортить.
– О, знаешь, когда живешь одна, вещи особо не раскидываешь. А вообще я не люблю беспорядок.
– И лишние предметы.
– Совершенно верно! Даниэль Пеннак писал, что архитектура – это искусство внушения. Мне нравится минимализм у меня дома; он помогает мне вычленить главное и исключить лишнее.
Я ничего не понимаю. Кроме того, что это какой-то художественный прием.
– Познакомишь меня с Индиго?
– Пойду поищу его, он был в спальне.
Она возвращается с огромным светло-серым котом, каждый волосок у которого на конце словно обмакнули в черные чернила. Из-за этого кажется, что на мордочке у него маска. А сквозь нее смотрят пронзительные синие глаза.
– Представляю тебе Индиго – самого ленивого кота на земле. Вот увидишь, он обожает ласку.
Она водружает его мне на колени, и месье сразу же удобно устраивается в ожидании, что его начнут гладить. Перебирая его шерстку, я думаю о том, как сильно люблю кошек и как несправедливо, что у Элиотта на них жуткая аллергия.
– Хорошо выглядишь, – говорю я Фран.
– У меня все хорошо.
– Куда именно ты едешь?
– В Бретань. Воспользуюсь возможностью зарядиться солнечной энергией, – иронизирует она.
– Знаешь, похоже отвратительная погода сейчас на всем севере.
Я продолжаю почесывать кота.
– А у тебя сегодня, кажется, не самый лучший день, или я ошибаюсь? – спрашивает она.
За неделю, что мы провели вместе, я поняла одну вещь: ее невозможно обмануть. Фран обладает безошибочным чутьем.
– У меня проблемы с матерью.
– Вот это уже близко…
– То есть?