— Какая-то Санта-Барбара, — пробубнил я.

Франсуа нахмурился, но промолчал.

— Так как же все это завертелось? — спросил я, наклоняясь ближе. — Как из твоей «благородной» затеи получился такой коктейль противоречий? Ты, Маргарет, де Бошан, Люк, Джим… Как вы все оказались в этом месиве?

Он вздохнул, и его плечи поникли.

— Все началось с де Бошана, — начал он. — Когда он был губернатором Тортуги, он нашел третью часть карты. Он знал, что это что-то ценное, но не понимал, насколько. Я тогда был с ним знаком. Он доверял мне. Рассказал о карте. Я понял, что это ключ к сокровищу Дрейка. И тогда я решил собрать ее.

— И втянул Маргарет, — добавил я, не скрывая осуждения.

— Я не втягивал ее! — он снова повысил голос. — Она сама захотела мне помочь. Она знала, что ее отец в долгах, что его жизнь под угрозой. Она хотела спасти его. И себя. Мы решили, что я заберу ее, а потом… потом мы бы нашли способ забрать часть у ее отца.

— А Люк и Джим? — спросил я, прищурившись.

— Люк… он был проблемой, — Франсуа скривился. — Когда я начал поиски карты, то почти сразу узнал про Люка. Оказывается он давно опередил нас в поисках карты. И я даже знал, что у него есть часть карты. Но он все время ускользал от меня и прятался на корабле. И Джим вместе с ним. Они были на «Грозе Морей» и я думал, что смогу забрать части карты, когда нападу на корабль.

Я кивнул. Звучит правдоподобно.

— И что дальше? — спросил я. — Ты напал на нас, чтобы забрать Маргарет и карты Люка и Джима. А потом?

— Потом… — он замялся, — потом я бы нашел способ забрать часть у де Бошана. И… — он запнулся, — … и четвертую часть.

— Ага, — я усмехнулся. — Вот только четвертую часть ты не нашел. И, похоже, даже не знаешь, где ее искать.

Он промолчал. Кажется, я угадал. Франсуа был в тупике. Его план развалился и теперь он сидел за решеткой, а я держал все козыри.

— Что же, Франсуа, — я отошел от решетки. — Ты дал мне много пищи для размышлений. Но знаешь, что я тебе скажу? Ты подставил Маргарет. Ты втянул ее в эту авантюру, не думая о последствиях. И теперь она чуть не стала убийцей.

— Она — что? — он вскинул голову, и удивленно уставился на меня.

— О, да, — я хмыкнул. — Она пыталась отравить все командование, чтобы ты мог забрать ее. Только вот она не знала, что масло горького миндаля — это не снотворное, а яд, если неправильно применить дозировку.

Франсуа побледнел.

— Нет… — прошептал он. — Я не хотел…

— Не хотел? А что ты хотел, Франсуа? Ты подставил ее, и теперь она в опасности. И если ты действительно ее любишь, то подумай, как ее спасти.

Я развернулся и пошел к выходу, оставив его наедине с его мыслями. Пусть думает как выйти из ситуации. А то я уж устал решать проблемы всех и вся.

Я вышел из трюма, хлопнув дверью так, что она жалобно скрипнула. Сырой полумрак сменился ослепительным светом солнца, и я невольно зажмурился, прикрывая глаза рукой. Яркие лучи били прямо в лицо, отражаясь от морской глади, как от зеркала, и я пробормотал себе под нос:

Надо бы завести повязку на глаз, как у этих пиратских романтиков. А то переход от тьмы к свету — как удар кувалдой по башке.

Я усмехнулся своей шутке, но мысль о повязке засела в голове. Вообще-то, эти одноглазые пираты, вроде нашего боцмана Бена, не просто так щеголяют с черными тряпками на пол-лица. Это не только для устрашения или чтобы скрыть шрамы, хотя и это тоже. Нет, тут дело в практичности. Когда ты то и дело ныряешь из света в тьму — с палубы в трюм, из трюма в каюту, — глазам нужно время, чтобы привыкнуть. А если один глаз уже закрыт повязкой, он остается готовым к темноте. Снимаешь ее — и сразу видишь, где что лежит, безо всякого щурения и спотыкания о ящики. Хитро, ничего не скажешь.

Я вдохнул соленый морской воздух, чувствуя, как он прочищает мозги после душного трюма. Палуба гудела: пираты таскали ящики с трофеями, перекрикивались, кто-то уже заливал горло ромом, празднуя победу. Шустрый паршивец Сэм мелькнул где-то у мачты, таская веревки с таким видом, будто он тут главный. Я покачал головой и прислонился к борту, глядя на горизонт. Надо было собрать мысли в кучу, а то они, как пьяные матросы, разбрелись кто куда.

Франсуа выложил мне больше, чем я ожидал, но меньше, чем мне нужно. История с Френсисом Дрейком, картой и сокровищем звучала как байка из портового кабака, но в ней что-то было. Особенно эта часть про «нечто». Неужели Дрейк тоже был носителем, как я? Неужели Вежа — не случайность, а часть чего-то большего?

Итак, что я имею? Две части карты. Первая — от Джима, того бедолаги, что цеплялся за мачту рядом со мной. Он передал ее мне перед смертью, вместе с загадочной фразой «В глазах святого Бернара». Вторая — от Люка, которого я, ну, скажем, освободил от бремени этой жизни. Эта часть досталась мне после его неудачной попытки приставить нож к моему горлу. Две части из четырех — уже половина пазла. Неплохо для старика, который еще недавно пил бокал шампанского на круизном лайнере. Или наоборот, плохо.

Третья часть, судя по словам Франсуа, у Анри де Бошана, отца Маргарет. Этот старый лис нашел ее в архивах Тортуги, когда был губернатором, и спрятал, надеясь использовать как козырь. Вот только его козырь пока лежит мертвым грузом в капитанской каюте, отходя от отравления, которое устроила его же дочь. Забавно, как все переплелось. Маргарет, похоже, знает, где эта часть, или, по крайней мере, подозревает. Франсуа рассчитывал на нее, чтобы заполучить карту де Бошана.

А вот с четвертой частью — засада. Франсуа не знает, где она, и это меня беспокоит. Томас Блэквуд, юнга Дрейка, унес ее в Англию, и след ее потерялся. Может, она до сих пор пылится где-то в Лондоне? Или ее уже давно нашли