Рот Рыжего остался приоткрыт, а зубы были уже чуть подгнившими, как и у остальных разбойников, не знаю почему это мне запомнилось. Жизнь не равна жизни, вот и вся правда.

За следующий месяц я постарался уйти как можно дальше от своего бывшего лагеря и вообще того леса. Магией я пользоваться боялся: внутри меня всё ещё жила та странная сила, которая появилась тогда, она никуда не уходила и наоборот с каждым днём лишь, кажется, росла и росла.

Чувствовал я себя намного лучше, чем вообще-то должен был: учитель говорил, что первые три человека, которых он убил, снились ему потом, не раз пытались поквитаться с ним и укоряли его в кошмарах. Мне же не снилось ничего, хоть я и довольно часто крутил в уме ту ситуацию. Раскаяние не приходило. Я чувствовал, что был тогда прав.

Заклинание «отнятия памяти» я знал лишь в теории, но мог бы, вполне мог, попробовать стереть свои воспоминания о том случае или хотя бы на время заморозить, блокировать, их. Мог бы, но не стал. Опыт, даже самый болезненный и неприятный, всё же лучше, чем ничего. На будущее я хотел знать, быть уверенным, что в критической ситуации рука у меня не дрогнет.

Что мне нельзя останавливаться, я знал и что нельзя применять магию, тоже, но было всё же одно заклинание, не попытаться сделать которое, я просто не мог, на которое мне в это время так или иначе пришлось отвлечься. Любая магия действует лишь на определённом расстоянии, и я боялся, что если отойду от деревни Златы ещё дальше, то потом уже не дотянусь. Когда же я смогу сюда вернуться и вернусь ли вообще когда-нибудь, я не знал.

Нашёл я это заклинание на самом деле почти случайно, в очередной раз бегло пролистывая записи учителя в своей книге и не особо надеясь на успех. «Ритуал снятия бесплодия», – гласило его чёткое и ёмкое, без лишних витиеватостей, название. Уровень заклинания был помечен, как «близкий к сложному».

Свои текущие способности я оценивал трезво, поэтому решил не мудрить и сразу начать со звезды, все необходимые для этого ингредиенты обнаружились у меня в сумках, хоть некоторые из них и были уникальными, в единственном экземпляре.

Магия эта для меня оказалась не просто сложной, а едва ли не самой сложной из того, что я делал вообще, скорее всего потому что она была и близко не стихийной. Звёзды, отличные от огненных, я за это время нормально рисовать так и не научился, поэтому провозился долго, день или два, не раз стирал всё полностью и начинал заново.

По словам, символам заклинания и прочему, было ясно, что стопроцентный результат оно не даёт, лишь какой-то шанс, небольшое увеличение вероятности успешного зачатия, течения беременности и родов. Мы, маги, тоже не всемогущи – вот чего людям никогда нельзя объяснить. Невозможно сделать изначально полностью бесплодное плодоносным. Изменить рисунок судьбы человека настолько, может разве что какой-нибудь тёмный ритуал. Другой вопрос, кстати, будет ли потом доволен сам человек его «результатом».

Звезда у меня вспыхнула по всем правилам, да и остальное, кажется, тоже прошло хорошо: я старался не спешить, не нервничать и читать все слова и символы заклинания громко, внятно, чётко и точно. Когда я закончил, то на душе у меня было светло. Стирая звезду и сортируя оставшиеся, многоразовые, ингредиенты по сумкам, я, на всякий случай, ещё попросил родителей, чтобы и они тут помогли, чтобы Злата наконец смогла родить здорового ребёнка. В том, что она сможет сделать его счастливым и станет отличной матерью, я не сомневался.

К концу месяца я наконец-то почувствовал себя в относительной безопасности. Погони за мной судя по всему не было, а значит в этот раз всё возможно и обошлось. Я разбил лагерь на берегу небольшой речки и поставил защитные заклинания. Разобраться, что это за странная сила поселилась и живёт внутри меня, мне нужно было в любом случае, дальше так уже продолжаться не могло.

Изучал я своё состояние долго: около недели или даже больше, с утра до ночи, прерываясь лишь на еду, сон, сбор веток для костра и, изредка, рыбалку и готовку. Магической, да и, кажется, обычной, «жизненной», энергии у меня было хоть отбавляй, не мало, а напротив, даже слишком, чересчур, много: те вещи и заклинания, от которых я раньше уставал, теперь казались мне слишком «детскими» и лёгкими.

Магией я пока пользовался лишь для оценки собственного состояния, тренировки себе запрещал, как бы сильно мне этого ни хотелось, даже костёр развёл «искрой» лишь однажды, в самую первую ночь, а затем уже лишь просто поддерживал, не давал ему полностью прогореть.

Один, основной, «эксперимент» над своим телом, я повторял изо дня в день, уделял ему больше всего времени, хоть он и казался, да и был в общем-то, довольно скучным.

Я садился, или даже вовсе ложился, в удобную позу возле костра, закрывал глаза, старался ни о чём не думать и просто прислушиваться к себе, внимательно «рассматривать» все свои ощущения, отделять старые, собственные, от новых, приобретённых. Все свои наблюдения после этого я естественно максимально подробно записывал.

У любого заклинания, особенно долговременного, сильного, а уж тем более наложенного на живое существо, обязательно существуют «симптомы». Как говорил на эту тему мой учитель: «абсолютно незаметной магии нет и не может быть». Мои «симптомы», изменения, которые со мной произошли, были скорее положительными, поэтому заклинание-виновника я искал прежде всего среди «усилений», а не «проклятий», и чувства, кстати, которые я при этом испытывал, были очень и очень двойственными. С одной стороны я понимал, что любая неизвестность, странность, с нашей жизнью, может таить в себе зло, с другой мне жутко не хотелось теперь всего этого лишаться. Моей мечтой в это время стало получить «успокаивающую правду», подтверждение того, что и сейчас и дальше всё будет хорошо.

«Внешние» изменения, изменения тела, меня заботили мало, на самом деле больше всего я боялся потерять не их. Не знаю, как это объяснить, но эта новая «сила» стала моим другом, единственным за долгое время, тем, кто не предаст и не уйдёт, на кого действительно можно положиться, она избавляла меня от одиночества: внутри себя, в своём сердце, я теперь постоянно ощущал тепло.

Продвижение в исследованиях сильно замедляло то, что «объективный» симптом, как его обязательно назвал бы учитель, у меня был лишь один: внезапно повысившаяся устойчивость моего тела к холоду, все остальные были