На химии я засыпаю, роняя голову на высокий лабораторный стол. Мой сон похож на раскадровку телефильма: группа поддержки в полном облачении выстроилась у входа в полицейский участок. Ведь если по телевизору показывают чирлидеров, те непременно одеты в форму и ходят в ней, не снимая, и у них всегда улыбки на лицах.

Тут я вздрагиваю, просыпаюсь и вижу Дэвида Хеманса, орудующего горелкой Бунзена в паре сантиметров от моих волос. И тут меня охватывает чувство, будто я была в секунде от разгадки, от того, чтобы, наконец, понять.

Но оно улетучивается вместе со сном.

– Хуже тебя партнера по лабам у меня никогда не было, – шипит Дэвид, с отвращением глядя на мою куртку с эмблемой «Орлов». – Как же я вас всех ненавижу.

На второй перемене за две минуты до звонка откуда ни возьмись появляется Бет и садится рядом со мной.

– Мисс Кэссиди, – замечает мистер Фек, подбочениваясь. – Кажется, ваш урок четвертый? Вы обычно и в свое время не радуете нас своим присутствием.

Надев маску гламурной чирлидерши а-ля Рири, Бет капризно морщит носик, протягивает к нему свой маленький дрожащий пальчик, умоляя: «Одну секундочку, мистер Фек»!

Фек чуть ли не раскланивается перед ней в знак согласия.

Какие же они слабаки. Все они.

Я подвигаю стол, и Бет жарко шепчет мне в ухо:

– Она тебе говорила? Колись, солдат, колись!

– Кто говорил мне что? – даже мне уже надоели наши перепалки.

– Хорош, Хэнлон, – цедит она и хватает меня за кисть так крепко, что наши загорелые руки белеют.

– Да, – коротко отвечаю я. – Она поверить не может. Это ужасно.

– Самоубийство – не выход, – походя, без всяких эмоций, замечает Бет.

Но потом вдруг одергивает себя. Лицо ее меняется, становится рассеянным.

На миг.

Когда я вижу это, мой подбородок непроизвольно начинает дрожать, и глаза, кажется, наполняются теплой влагой.

Где-то там, под этой маской, у Бет бьется настоящее сердце.

– Но Эдди, – она смотрит исподлобья: «давай же, выкладывай, подруга», – это все, что она сказала? Как она узнала? Кто ей сообщил?

– Не знаю, – отвечаю я.

– Мисс Кэссиди, – нараспев произносит мистер Фек. Он рад снова заговорить с ней.

– Да, милорд, – отвечает Бет и делает реверанс. Серьезно.

Обернувшись в дверях, она тычет в мою сторону пальцем.

А с тобой мы еще поговорим.

Позже.

Мой палец завис над кнопками, пустой экран словно насмехается надо мной.

«Ты никому не расскажешь про Уилла и Колетт…» – начинаю я.

Но потом стираю написанное.

Вспоминаю, сколько, должно быть, сообщений обо всем, что случилось, сохранилось в памяти телефона Бет.

Одно за другим я стираю все сообщения, письма, всю историю на своем телефоне. Я слышу, как пульс стучит в ушах. Я знаю – это бессмысленно.

Нельзя стереть все. Нельзя стереть даже половину. Большая часть моей жизни принадлежит этим крошечным серым экранам, и все шутихи, беспечно выпущенные когда-то из моего телефона, теперь прилетают обратно и падают мне на колени, как мультяшные бомбы с зажженными фитилями.

Я знаю лишь одно: когда все случится, нам придется дать Бет то, что она хочет.

Но чего она хочет?

Тренерша держится как ни в чем ни бывало, и я ею восхищаюсь.

На тренировке она гоняет нас, а Бет сидит на трибунах, на самом верху.

Затаившись под потолком и сложив свои черные крылья, она смотрит в экран, освещающий ее лицо.

Тренерша ведет счет; она сосредоточена и настойчива. С нас уже семь потов сошло.

– Мне некогда с вами возиться, – кричит она. – Сегодня нужно дочь забрать. Не задерживайте меня, куколки.

Сначала мне больно, и я никак не могу пробиться сквозь эту боль. И когда Минди ловит меня после серии кувырков и роняет на мат, я, к своему стыду, чувствую, как слезы жгут глаза. Впервые в жизни я плачу на тренировке.

– Боже, Хэнлон, – удивленно вопрошает Минди. – Ты же лейтенант Хэнлон!

Но мне некогда размышлять о том, должно ли мне быть стыдно или нет, и когда я в следующий раз врезаюсь кроссовком в ее тощее плечо, это не со зла.

Вскоре, забывшись в прыжках, кувырках и сальто, я начинаю чувствовать себя лучше, а мое тело вытворяет потрясающие вещи. Оно крепкое, твердое, как камень, и все у меня получается.

Но я слышу, как Бет начинает громко говорить по телефону. Тренер то и дело посматривает в ее сторону, и все вдруг возвращается на круги своя.

– Капитан, – зовет ее Колетт, и внутри у меня все сжимается. – Сделаешь круг вместе со всеми?

Бет поднимает голову; во рту у нее прядь волос.

Мы смотрим на нее.

Она даже не опускает телефон.

Мне кажется, что стой я поближе, то увидела бы, как она скалит зубы.

– Да я бы с радостью, мэм, – кричит она своим самым жалобным девчачьим голоском, – но у меня только один тампон остался, а я с ним весь день проходила. Боюсь, если выйду сейчас кувыркаться, он просто вылетит.

Мы смотрим на тренершу. Никто ничего не говорит.

Колетт, Колетт, зачем ты вообще к ней пристала?

– Ну, значит, зальешь нам кровью пол, только и всего, – Колетт ставит ногу на нижнюю скамью.

Ах, тренер… Ах, эти двое: сцепились рогами, набычились, чуть ли не роют землю копытами.

– Да ничего, тренер, – бросает Бет. – И я бы спустилась к вам, но… не кажется ли вам, что в последнее время крови и так многовато? Может, нам стоит подумать о том, что мы потеряли?

Лицо Колетт остается каменным, но я вижу, как глубоко-глубоко внутри у нее что-то обрывается.

«Взгляни на нее, Колетт, – хочется крикнуть мне. – Взгляни на нее. Смотри, какой бесстрашной она стала. Как давно ждала своего шанса. И дождалась».

Мне нужно заставить ее понять.

И нужно следить за Бет. Неотрывно.

Мы гоним по Керлинг-Уэй. Бет выжимает газ. Мы едем на гору Саттон-Ридж, где Джимми Тиббс – тот самый рыжий рядовой первого класса – согласился встретиться с ней.

То ли он стал ее осведомителем, то ли работает связным при ком-то еще, но Бет и Джимми вдруг начали вести себя, как агенты спецслубжы, вроде тех, что незаметно обмениваются портфелями и оставляют друг другу тайные послания на телеграфных столбах.

Палая листва на скале зловещее шуршит, и это пугает больше обычного, особенно сейчас, когда воздух холоден и кристально прозрачен. А может, мне не по себе от того, что Бет затаилась и неизвестно, что за этим последует. Я словно застряла в том мгновении, что отделяет открытую дверь от закрытой. Группировку от прыжка.