Подошел Уилл. Стив почувствовал, как напряглась у него в руке рука Шерри – она терпеть не могла Уилла и не скрывала этого, хоть и старалась быть с ним вежливой.

– Сочувствую, чувак, – сказал Уилл. И ничего больше. Кивнул и отошел. Шерри он словно не заметил, мать тоже.

Деннис неловко протянул руку, и Стив также неловко ее пожал.

– Если что-нибудь будет нужно… – пробормотал Деннис – и отошел вслед за Уиллом.

Только Джейсон посочувствовал по-настоящему. Обнял сперва Шерри, затем самого Стива. Тот не был любителем объятий и не стал обнимать его в ответ, но все оценил и был благодарен за такое выражение чувств.

– Я тебе позвоню через пару дней, – сказал Джейсон. – Когда все уляжется.

Шерри осталась со Стивом до конца. Вместе с ним она пошла в кладбищенскую контору выяснить, когда же закопают могилу, и была рядом, когда он настоял, чтобы это сделали прямо сейчас, у них на глазах. Втроем – Стив, Шерри и мать – они смотрели, как могила заполняется грязью; потом кладбищенские работники ушли, а мать прикрыла глаза и начала читать молитву.

– А когда надгробный камень поставите? – спросила Шерри.

– Где-нибудь на следующей неделе.

Она понизила голос:

– Хочешь, я поеду к тебе? Могу у тебя остаться.

Стив покосился на мать и вздохнул.

– Да, было бы неплохо.

Когда он отвез мать домой и вернулся, Шерри была на кухне, резала цыпленка. По дороге она заехала в магазин и купила продуктов, и теперь на кухонном столе лежала самая разнообразная снедь.

Едва Стив вошел, Шерри быстро сполоснула руки в раковине, подбежала к нему и крепко обняла, прижавшись щекой к щеке. Она не целовала его, и в объятии не было ничего сексуального – просто молчаливое выражение любви и поддержки. Однако у Стива встал. Смущенный таким явлением в самый неподходящий момент, он попытался отодвинуться так, чтобы, обнимаясь с Шерри, не прижиматься к ней нижней частью туловища. Но она заметила это движение и крепче прижалась к нему; а потом, по-прежнему в обнимку, они двинулись к кровати, на ходу срывая друг с друга одежду. Они занимались любовью быстро и грубо и кончили вместе: она – с серией тонких, сдавленных полустонов, полувскриков, он – со звериным рычанием. Затем молча встали и оделись.

– Как ты? – заботливо спросила Шерри перед тем, как скрыться на кухне.

– Нормально, – ответил Стив и включил телевизор.

Он сам не знал, как себя чувствует, что чувствует, да и чувствует ли вообще что-нибудь. После ужина Стив сказал Шерри, что ей не обязательно оставаться на ночь…

…сделала свое дело, и молодец, а теперь вали…

…но она ответила, что хочет остаться. Помыла посуду, приняла душ и встретила Стива в постели. Оба были обнажены, но ничего уже не хотели; со странной чопорностью поцеловались в щечку и пожелали друг другу спокойной ночи.

– По крайней мере, этот день окончен, – сказала ему Шерри. – Худшее позади.

– Ага, – ответил Стив и повернулся к ней спиной.

Закрыл глаза.

Сразу заснул.

И увидел во сне похороны клоуна.

Клоун лежал в открытом отцовском гробу: над бортиками гроба торчали огромные остроносые клоунские башмаки. Глаза у него были закрыты, но на сомкнутых веках нарисованы другие, открытые глаза. Это пугало – как пугали и сжатые губы под кроваво-красной, грубо намалеванной ухмылкой на выбеленном лице. Шла погребальная служба; вокруг гроба стояли не клоуны или еще какие-нибудь циркачи, а одноклассники Стива из начальной школы, только уже взрослые. Вряд ли они скорбели – скорее, скучали. Стив один стоял возле гроба. Ему было страшно, хотелось убежать, но он был здесь главным и должен был следить, чтобы клоун не ожил и ни на кого не набросился. Затем в открытом гробу что-то изменилось. Глаза клоуна, понял он. Уже не нарисованные – настоящие, открытые глаза, глядящие на него с неутолимой ненавистью. Клоун сел в гробу, и Стив с криком отпрыгнул. Зал опустел, все бывшие одноклассники куда-то исчезли; и Стив бросился бежать, слишком ясно слыша за спиной, как хлопают по линолеуму длинные носки дурацких клоунских башмаков…

Когда он проснулся, звук этот – липкое хлопанье башмаков по линолеуму – еще стоял у него в ушах, и на миг ему показалось, что клоун здесь, в спальне. Потом реальность вернулась на свое место, и кошмар померк. Стив у себя в кровати, рядом Шерри, сегодня день похорон отца. Он взглянул на часы. Измотанные, они легли рано, но все же странно было видеть, что еще только без пяти одиннадцать. Шерри безмятежно спала на левом боку, повернувшись к нему спиной; одеяло свалилось на пол. Некоторое время Стив смотрел на нее. У него снова встал, и подумалось: а что, если засадить ей в зад? Он улыбнулся этой мысли – но, конечно, никогда бы на такое не осмелился. Вместо этого Стив потянулся за одеялом, укрыл ее и себя. Взял с тумбочки пульт и включил телевизор, надеясь, что монотонные голоса телеведущих его убаюкают, – и действительно, задремал где-то посреди прогноза погоды в вечернем выпуске новостей.

Стив снова проснулся несколько часов спустя – резко, словно и не спал, сразу ощутив, что они с Шерри в спальне не одни. По коже его пошли мурашки. Он осторожно повернул голову и увидел, что на стуле у окна сидит отец. Недвижную фигуру освещал телеэкран: по телевизору шло какое-то ночное ток-шоу. Отец не улыбался, и его немигающие глаза, темные и блестящие в голубоватом телевизионном свете, бездумно смотрели вперед, однако на лице не было безумия, к которому Стив привык в больнице. Отец был… нормальным.

Все выглядело очень реальным. На старике был не костюм, в котором его похоронили, а белая рубашка и какие-то темные брюки: одежда, в которой он обычно ходил на работу. На левом боку и рукаве виднелись темные пятна разных форм и размеров. Стив сильно подозревал, что это кровь.

Как ни странно, инстинктивный страх, с которым он проснулся, отступил, уступив место глубокой печали. Как жаль, думал Стив, что мы с отцом совсем не разговаривали, когда он был жив! Конечно, на то были причины. С раннего отрочества Стива любой, даже самый простой разговор между ними неизменно оборачивался скандалом – что уж говорить об обсуждении каких-нибудь сложных и серьезных тем… И все же – если б только Стив мог поговорить с отцом! Если б они сумели поговорить друг с другом! У них нашлось бы много общего; им было бы что обсудить.

Жизнь – это цепь оборванных связей, подумал Стив.

Как там отозвался Джейсон об отцах и взрослых сыновьях? «Мы хотим, чтобы отцы нас одобряли».

Это правда: все, что угодно, отдал бы сейчас Стив за одно только слово одобрения, гордости, любви от призрака своего отца. Но тот молчал; а когда Стив на миг отвел глаза проверить, отражается ли он в зеркале, – растаял и исчез без следа. Растаял, оставив по себе чувство потери столь горькой и непоправимой, что у Стива засосало под ложечкой, и на глаза навернулись слезы.

А потом к нему повернулась Шерри, и он поспешно вытер слезы, чтобы она не видела. Шерри не проснулась, она просто ворочалась во сне, но когда он это понял, то чувство уже ушло. Стив откинулся на подушку, закрыл глаза и через несколько мгновений крепко спал.