легче не становилось, ветер, прилетевший из маньчжурских пустынь, знойный, сухой. Шелестели под колесами тростники, окаймлявшие блюдца неглубоких озер, вода прогрелась до дна, крупные серые рыбы, вяло шевеля плавниками, лениво скользили у самой поверхности.

Пышущий жаром двигатель затарахтел и заглох. Машина остановилась. Шофер достал из багажника брезентовое ведро.

— Закипела кастрюля. Поскучайте малость, товарищ капитан.

Зимарёв вышел из автомобиля, прошелся, разминая затекшие мышцы. Водитель — белесый, конопатый парнишка — зачерпнул полное ведро, вытер рукавом губы, припал к воде.

— Отставить! Почему флягу не взял? Хороший боец ничего не забывает.

— В машине фляга. Вода в ней степлилась, жарко.

— Не хочешь пить теплую — терпи. А сырую запрещаю.

— У нас в деревне все из речки пьют, особо на страде, — и не хворают. Во-ода чистая. Хо-орошая во-одичка на Вологодчине. — Шофер забавно окал.

Зимарёв проговорил, невольно подражая водителю:

— Так-то — у вас… А тут — другие пироги. Здесь разок напьешься: проглотишь пару личинок, змеи в животе заведутся, понял?!

— Да ну! Вы, товарищ капитан, может… смеетесь?

— Какой смех. Случится такое — будет не до смеха. Отправим в госпиталь на операционный стол.

— Неужто сразу пластать?!

— А как же! Змей-то нужно отыскать. Они хитрые: между кишочков, между кишочков…

Водитель с сомнением поглядел на лаковую поверхность озерка, высматривая страшных личинок. Зимарёв рассмеялся:

— Пошутил я, Холодилин. Но сырую воду все же не пей. Не положено…

— Не буду, — заверил повеселевший шофер. — Искуп-немся, товарищ капитан?

— Идея! Только по-военному: раз-два!

Вода освежала, Зимарёв, отмахивая саженками, поплыл к противоположному берегу.

— Холодилин, догоняй!

— Никак невозможно. Я плаваю как топор без топорища.

— Эх, Холодилин, Холодилин! Какой же ты пограничник после этого?

Надевать горячую от яростного солнца гимнастерку неприятно, но купание взбодрило, исчезла усталость. Шофер, уязвленный замечаниями начальника заставы, помалкивал, Зимарёв думал о своем.

И чем ближе подъезжали к городку, где расположился отряд, тем больше тревожился.

Начальство по пустякам не беспокоит. Причины сегодняшнего вызова ясны — натворил дел Петухов, черт бы его побрал! Придется отвечать. Но что будет с мальчишкой? Содеянное им можно рассматривать по-разному, такими вещами не шутят. Тем более на границе.

И все же Петухова нужно отстаивать — попарился на гауптвахте, комсомольцы на собрании ему всыплют по первое число, и хватит с него. Парень неплохой, но как его защитить? Какую позицию займет начальник отряда — от него многое зависит. Майор Бакрадзе вспыльчив, но отходчив. Справедливый человек, поймет. Нужно объяснить, охарактеризовать бойца как яркую индивидуальность, личность. Конечно, тяжесть содеянного «личностью» велика, трудно сказать, как поведет себя майор. Не исключено, что отдаст под трибунал: время военное, а граница — та же передовая.

Зимарёв вздохнул, водитель проговорил:

— Обойдется, товарищ капитан. Начальство завсегда ругает, приятных слов от него не услышишь. Наш директор совхоза еще издали начинал — идет к трактору и воспитывает тебя на все поле… Шибко не убивайтесь. Костька Петухов, еж его заешь, рассказывал о своем взводном. Тот все приговорку приговаривал: «Дальше фронта не угонят, меньше взвода не дадут». И никого не боялся. И пули его облетали, и бомбы миловали…

— А я, выходит, боюсь? Но в общем ты прав — боюсь. Всыплют мне за тебя. Почему, скажут, ваш красноармеец плавать не умеет? Как он может границу охранять, тем более — она у нас по реке проходит? Придется мне краснеть за тебя, Холодилин.

— Ничего. В серьезном деле — не хуже других будем.

В отряд прибыли вечером. Командир отряда был сух, немногословен.

— Немедленно возвращайся, Зимарёв. На рассвете застава приняла бой.

VIII

«ХРИЗАНТЕМА» РАСЦВЕЛА

Пулеметные строчки косили высокую траву, размывали кремнистый берег. Пули щелкали по скалам, рикошетя, вспарывали предрассветную синеву. Пулеметчики били с флангов, прикрывая десант. Лодки плыли медленно, течение сносило их вниз; нарушители лихорадочно гребли, стремясь достичь спасительной кромки камышей. Пограничники на огонь не отвечали.

Внезапно советский берег ожил, засверкали вспышки выстрелов, застрочил ручной пулемет, прогремели дружные залпы, хлопнула пушка, к небу взметнулся фонтан брызг.

Над Тургой висел густой туман, лодки ныряли в седое, промозглое облако, взрывом опрокинуло одну, мелькнуло просмоленное днище, от другой полетели щепки. Остальные шли, не меняя курса. Японцы усилили огонь, осколки мин срезали бархатистые камыши.

Красная ракета, описав дугу, с шипением сгорела, не коснувшись поверхности реки. Ржевский сунул в кобуру дымящуюся ракетницу. Петухов и Говорухин вскинули карабины, пальцы стыли на спусковых крючках.

Мягко шлепнулась в песок мина, осколок сшиб с замполита фуражку. Ржевский поднял ее, стряхнул песок, потрогал лопнувший козырек. Стало очень обидно — голова у замполита «нестандартная» (по мнению старшины, подбиравшего ему обмундирование), и эту фуражку Ржевский берег — сшил в городе у кустаря; прочие фуражки почему-то не держались, и стоило наклониться или сделать резкое движение — сваливались с «нестандартного» черепа. А эта сидела как влитая. И вот…

— Обновку испортили, черти. Пойду к пулеметчикам. Действуйте по обстановке. А за фуражку… — Размахнувшись, Ржевский метнул гранату, она разорвалась где-то в тумане, пули защелкали по камышовой стене, Ржевский пригнулся и исчез в кустах.

Бойцы напряженно всматривались, в сером облаке мелькали тени. Показалась лодка, на носу во весь рост стоял японец с ручным пулеметом. Петухов, не целясь, выстрелил, пулемет бултыхнулся в воду, солдат обмяк, сполз на дно лодки.

— Достал ты его, Кинстинтин, — одобрил Говорухин и тут же «достал» своего японца.

Солдат упал навзничь, лодка сильно качнулась, черпнув бортом воду. Затрещали выстрелы, пограничники открыли беглый огонь, но вокруг зажужжали пули: японцы били наугад, по вспышкам, пули летели густо, пограничникам пришлось менять позицию. Лодки приближались, до берега оставалось метров пятьдесят, когда с крутизны зарокотал «максим» — подоспело подкрепление с заставы.

Японцы упрямо рвались вперед. Падали убитые, кричали раненые, офицер на корме призывно махал палашом. Огонь поколебал решимость десантников, туман относило ветром, и пограничники наконец увидели цель. Раз за разом гремели залпы. Японцы не ожидали столь сильного сопротивления, маневрировали, пытаясь выйти из-под обстрела. Вперед вырвалась лодка с офицером.

— Банзай[105]! Банзай!

С берега полетела граната, блеснув в лучах восходящего солнца, упала прямо на лодку. Взрыв, и на поверхности закачались обломки.

— Старшина дает жизни! — крикнул Говорухин.

Кто еще кинет так далеко? Петухов стрелял из карабина навскидку, дымилась ствольная накладка. Пулеметы на том берегу неистовствовали, падали, рвались мины, визжали осколки, но было ясно: внезапный удар у японцев не получился. Нарушители повернули вспять.

По склону скатился Шарафутдинов.

— Ребята, живы?

— А зачем умирать? — откликнулся Петухов. — Пусть загибаются самураи.

— Якши[106]. Меня командир послал — проверить.

— Какой командир?

— Замполит. А