вот и он сам идет сюда.

Ржевский был доволен — отбились без потерь. Японцы, конечно, не успокоятся, последует новая атака, попытаются зацепиться за берег. Похоже, затевается серьезная провокация.

— Приготовьтесь, товарищи, сейчас опять полезут.

— Встретим, — сказал Петухов. — По всем правилам.

Выпущенный с гауптвахты досрочно в связи с чрезвычайными обстоятельствами, он чувствовал себя прекрасно: наконец-то настоящее дело, он снова в бою. И не об искуплении вины Костя думал: надо бить врага, прочее сейчас несущественно. Прикажут досидеть оставшийся срок — не страшно, главное — крушить обнаглевших самураев, сражаться вместе с товарищами. Плечом к плечу!

Замполит был прав, вскоре хлынула новая волна. Японцы переправились на заросший тальником островок, Ржевский направил одно отделение на фланг. Завязалась перестрелка, с чужого берега заговорили пулеметы, под прикрытием огня японцы, волоком протащив лодки сквозь кусты, столкнули их в воду. Пограничники встретили нарушителей залпами. Потеряв одну лодку, японцы вернулись на остров, затаились в кустах. Теперь они там закрепятся, с досадой подумал Ржевский.

Пограничники лежали в наспех отрытых окопах, комары тучами вились над головой, облепляли лица. Петухов яростно отмахивался.

— Вот дьяволы! Озверели совсем.

— Не бери в голову, Кинстинтин. Комар — дурак. Не замечай его, и все дела. — Говорухин веткой отгонял комаров от овчарки.

— Как это — не замечай?! Меня поедом жрут!

— Обтерпишься. Собачку вот жалко.

Пришел Груша, за плечом карабин, вкусно запахло гречневой кашей. Бойцы ели жадно, Груша подкладывал добавку.

— Питайтесь на здоровье. Еще принесу.

— Добрый ты сегодня, — бурчал Петухов. — И каша отличная.

— Кашка-малашка. Кушайте, кушайте.

Вниз по течению, покачиваясь, сплывал убитый японец. Говорухин сплюнул, поставил котелок, Петухов ожесточенно скреб ложкой по дну котелка.

— Остатки сладки…

Повар глядел на убитого, пока труп не скрылся за поворотом.

— Молодой. Вот они, материны слезы.

Пограничники промолчали.

Полдень. Солнце в зените. Жара. Пограничники то и дело вытирали потные лица. Комары бесновались по-прежнему, хотя Говорухин утверждал, что они свирепствуют только на зорьках. Замполит, вернувшись на заставу, позвонил в отряд, доложил обстановку. Бакрадзе выслушал его не перебивая.

— Держись, дорогой. Послал тебе взвод. Из дивизии направляют роту на автомашинах. Конечно, красноармейцы поспеют не скоро, дороги сам знаешь какие. К завтрашнему утру подойдут. Постарайся продержаться.

— Продержимся. Начальник наш не появлялся?

— О чем ты говоришь, кацо[107]! Отбыл обратно со взводом.

— Отлично! — обрадовался Ржевский. — Значит, скоро появится. Без хозяина все-таки плохо.

— Не напрашивайся на комплименты, скромник! Лучше скажи, зачем самураи всю эту волынку затеяли? На обычный наскок не похоже.

— События на Хасане тоже не укладывались в привычные рамки. Противник действует не шаблонно. Командует, наверно, провокатор не из последних, видно по почерку.

— Не то, не то говоришь, кацо! Конечной цели не улавливаю. Смысл провокации? Насолить? Нервы подергать? Зряшная затея, нервы у нас крепкие. Подкрепления не подтягивают?

— Пока нет.

— Пока… — Бакрадзе помолчал, размышляя; задумался и Ржевский.

— На нашем участке до батальона, не более. Переброска резервов не наблюдается. После третьей атаки поостыли, ведут беспокоящий огонь. Может, этим ограничатся?

— Вряд ли… Самолеты воздушное пространство не нарушали? Впрочем, ты бы сразу донес. Ладно, не спускай с них глаз, особенно с тех, на островке. Сколько их там?

— До взвода. Два ручника…

Бакрадзе повесил трубку, Ржевский повеселел: подкрепление в пути, скоро приедет начальник заставы. Ржевский вызвал берег, трубку взял Данченко.

— Что нового, старшина? Чем занимаются соседи?

— Постреливают для острастки. Скоро не сунутся — получили по зубам.

— А те, что на островке?

— Як повыздыхалы[108]. Тыхо.

— Может, ушли?

— Та ни. Сыдять.

— Продолжай наблюдение.

Ржевский отправился на кухню. Груша сосредоточенно помешивал поварешкой в котле, дневальный Булкин вошел со двора с охапкой дров; повар, не заметив замполита, набросился на солдата:

— Ну куда такие длинные рубишь? В любом деле прежде всего соображать нужно, думать. Дневалить, оно, конечно, неинтересно, тебе бы сейчас на берег, в нарушителей пострелять.

— Не пищи, стряпуха! Зудишь, как комар.

— Сам ты комар! Между прочим, здесь тоже боевая задача решается. Сытый боец лучше воюет, и я обязан всех накормить. Весь личный состав. В любой обстановке!

— Верно, обязан. Только ты хочешь, как Антоша Рыбкин из «Боевого киносборника»[109], и обед варить, и врагов в плен захватывать. На подвиги тебя тянет, Груша, понять я тебя могу, посочувствовать тоже, но ты все же занимайся своим прямым делом, а мы за тебя повоюем.

— По-твоему, я всю войну должен при кухне состоять?

— Находись там, куда командование определило. И потом, я не слыхал, чтобы повара в генералы выходили, — язвительно закончил Булкин, швырнув на пол поленья.

Повар обиделся:

— Зато ефрейторов быстро в генералы производят.

— Ну, что с тобой толковать, поваришка! Ты же сер, как штаны пожарного. Помешался на своем Антоше Рыбкине. Он хоть парень был бравый, здорово его артист Максим изобразил. Тебе ли с ним равняться?

— Что ты ко мне привязался? Вцепился, как репей в собачий хвост! Я тебя дневальным назначил? К старшине претензии имей, да и он ни при чем, просто твоя очередь подошла. Думаешь, мне радость на кухне околачиваться? С картошкой да макаронами воевать? Но я комсомолец, делаю, что положено, и не ною, как некоторые.

— Чего раскипятился, поваришка? Кто к тебе цепляется? Я под впечатлением кинофильма, только и всего.

— Фильма! Знаток нашелся! Ты артиста как назвал — Максим? Никакой он не Максим, он только играл Максима в трилогии. Он — Борис Чирков.

— Как дела, кинолюбители? Нормально? Не забудьте обеспечить бойцов горячим. Всех!

— Сделаем, товарищ старший лейтенант!

Ржевский отправился к фельдшеру.

В медпункте чистота и порядок, фельдшер Король томился без дела: работы у него не было.

— Разрешите к реке сбегать — в случае чего окажу медицинскую помощь на месте.

— Отдыхай пока. Нужно будет — позовем.

Военфельдшер закусил губу.

— Унизительное положение, товарищ замполит. Ребята воюют, а я, здоровый байбак[110], в тылу отсиживаюсь. Что обо мне подумают?

— Какая муха тебя укусила, Король? Хочешь с винтовкой в камыши? Понадобится — пойдешь, пока в этом нет необходимости. Кто раненым поможет, если тебя подстрелят?

— Все это так… Только стыдно мне. Там пули свистят, а я…

— Вроде перестали свистеть. — Ржевский прислушался.

С реки донесся глухой удар, затарахтели пулеметы, со звоном разлетелось стекло, засыпав осколками столик. Замполит торопливо пошел к двери, фельдшер за ним, Ржевский обернулся:

— Ладно, бежим на берег, похоже, снова лезут…

Им навстречу из-за толстой ели вышел Седых.

— Бронекатер! Из тяжелых пулеметов лупит! Туда-сюда шастает, паразит!

Ржевский скатился по склону, прячась за деревьями, пробрался к берегу, пулеметчики в касках изготовились к стрельбе, второй номер