Понятно, что заботами своими Любочка с матерью вряд липоделится, а вот Аните расскажет наверняка. Анита у них у всех какпалочка-выручалочка, не только Люба, но и Валерик, сын Станислава Оттовича оттретьего брака, с ней советуется, с ее мнением считается. Оно и понятно, ведьАнита – старшая, значит, умнее, мудрее своих младших брата и сестры. И вообще,она необыкновенная, не такая, как все. Если уж Любочка со своей проблемой самасправиться не может, то с помощью Аниты обязательно сумеет это сделать.

Дождавшись вечера, когда дочь придет домой, Зоя Петровнапозвонила ей. Вот ведь как гены дают о себе знать! Ни Анита, ни Валерик простоне выносят, когда их называют уменьшительными именами. Это у них от СтаниславаОттовича, который не признавал никаких «Стасиков» и «Славиков», его можно былоназывать только Станиславом. И Анита, еще будучи совсем крохой, демонстративноне отзывалась, если кто-нибудь называл ее Анечкой, Нюрой или Нютой. Она хотелабыть только Анитой, она гордилась своим нерусским именем, придуманнымкрестной-испанкой. И как поначалу она бесилась, когда бабушка, мать ЗоиПетровны, называла ее Нютой! Правда, очень скоро девочка поняла, что бороться сэтим бесполезно, и покорилась. Но только в отношении бабушки. Больше никомутакие вольности не дозволялись. Говорят, и Валерик точно такой же, сама ЗояПетровна его в детстве не видела, познакомилась с ним только на похоронахСтанислава Оттовича, но Нина Максимовна, его мама, рассказывала о поведениималенького сына примерно то же, что Зоя Петровна могла бы рассказать о детствеАниты. У обоих детей художника Риттера была способность фанатично увлекатьсячем-то и заниматься предметом своего увлечения по-настоящему глубоко ивсесторонне. При этом и мальчик, и девочка умели хорошо организовать свое время,и никакие хобби не ставили под угрозу приготовление уроков. Всему был свой час,и час этот использовался с полной нагрузкой. Ведь подумать страшно, сколькоАнита училась! И танцы, и испанский язык, и музыкальная школа по двумспециальностям, гитаре и саксофону, а все равно ведь закончила с золотоймедалью.

А у Валерика, Нина Максимовна рассказывала, другая историябыла. Ему отец подарил игрушечную железную дорогу, огромную, во всю комнату.Из-за границы привез. Так мальчуган, ему тогда лет восемь было или девять,ровно полчаса с ней поигрался, а потом засел за бумажки и начал какие-торасчеты делать. Прямо тут же, на полу, рядом с рельсами и вагончиками.Оказалось, он подсчитывал, сколько нужно людей, чтобы обслуживать такую дорогу,если бы она была настоящая. Станислав Оттович тогда посмеялся над сыном, апотом заметил, что Валерик ко всему так относится, с чем бы ни столкнулся. Вотони в зоопарк сходили, а на другой день мальчик сидел и подсчитывал, скольконужно людей и техники, чтобы регулярно вывозить навоз и пищевые отходы. Причемсчитал с вариациями, например, если бы в зоопарке было пять слонов, десятьтигров и десять львов, или один слон, три тигра и два льва, или слонов вообщебы не было, а были бы только тигры, львы и обезьяны. Станислав Оттович хотел,чтобы сын стал художником, с детства учил его понимать живопись и держатькарандаш и кисть, и такое увлечение Валерика вызвало в нем бурю гнева. А томухоть бы что! Сходит в театр – и давай высчитывать, сколько должно бытьперсонала, помимо артистов, чтобы театр функционировал нормально. Сходит впланетарий – то же самое. На выставку с отцом, в магазин за тетрадями, в жэк заталонами на сахар – куда бы ни попадал Валерик, это давало ему пищу дляочередных подсчетов. И неважно, правильными были его расчеты или нет, важно,что ему это было по-настоящему интересно, и именно этим он хотел заниматься,когда вырастет, а вовсе не живописью. Институт он выбрал по своему усмотрению,и Станислав Оттович с ним несколько месяцев не разговаривал. Отец-то, видно,рассчитывал, что сын станет если уж не художником (Валерик уже лет с десятиотказывался брать кисти в руки, как ни настаивал Риттер-старший), то хотя быискусствоведом, специалистом по изобразительному искусству, ведь СтаниславОттович столько вложил в него, так много с ним занимался! Ан нет, Валериксделал по-своему и на обиды отца внимания никакого не обращал. «Я, –говорил, – строю свою собственную жизнь, а не папину. Если папу что-то неустраивает в его жизни, то пусть он это поменяет. Но в его жизни, а не в моей.Каждый человек должен быть хозяином своей судьбы. А не чьей-то чужой». Воткакой характер!

И у Аниты такой же. Никому не позволяет на себя влиять исебе диктовать. Оба в отца пошли.

Анита обещала поговорить с сестрой и сообщить матери орезультатах. Перезвонила она только на следующий день.

– Мамусик, я, наверное, ничем тебя утешить не смогу.

– Что такое? – перепугалась Зоя Петровна. –Что с Любочкой?

– Не могу сказать точно, она мне ничего не сказала. Тыже просила не ссылаться на тебя, поэтому я просто разговаривала с ней, какобычно, надеялась, что она сама захочет поделиться.

– Не захотела? – горестно вздохнула она.

– Нет. Но я с тобой согласна, с ней что-то происходит.Она взвинченная, вот-вот сорвется.

– Господи, да что ж такое-то! – запричитала ЗояПетровна. – Что могло случиться, как ты думаешь, Анита?

– Не знаю, мамуся, но мне кажется, что Любаша скрываетот нас что-то такое, в чем ей стыдно сознаться. Иначе она бы мне обязательнорассказала.

– Да, тебе она доверяет, – согласиласьмать. – И к слову твоему прислушивается. И уважает тебя, поэтому истыдится, не хочет в твоих глазах себя уронить. Ладно, что ж делать, не хочетговорить – ее право. А у тебя-то как дела?

– Все в порядке.

– Как твой прыгун-скакун?

– Мама, я же просила тебя… Он каскадер, это уважаемая ихорошо оплачиваемая профессия.

– Что ж ты его прячешь от нас, если он такойуважаемый? – поддела дочь Зоя Петровна, которую обижало, что за все годыона так и не познакомила родителей со своим сердечным другом.

– Я никого не прячу. Просто я не считаю нужнымзнакомить вас с ним. Вы – моя семья, он – моя личная жизнь, и одно к другомуотношения не имеет, так что не нужно смешивать.

От голоса дочери повеяло таким холодом, что Зоя Петровнапочла за благо сменить тему.

* * *

Дождавшись, когда жена заснет, Владимир Харченко осторожновылез из-под одеяла, прокрался на кухню, закрыл за собой дверь, закурил. Чертпобери, что произошло? Схема всегда работала без сбоев, источник информации былсупернадежным, и благодаря сведениям, черпаемым из этого источника, ему удалосьнесколько раз выступить на служебном поприще настолько удачно, что его карьеруможно было бы даже назвать головокружительной. А уж сколько денег он заработал,продавая информацию журналистам! Во всяком случае, его молодая жена нечувствует недостатка ни в тряпках, ни в цацках, и живут они не в конуре, и всвадебное путешествие ездили не куда-нибудь, а на Лазурный берег, во Францию.

Что же произошло? Ладно, как именно это все моглополучиться, он разберется потом. А сейчас важно решить совсем другую проблему.Петька Маскаев, когда на него наехал главный редактор, указал на Харченко какна человека, продавшего информацию, оказавшуюся ложной. Главный, понятное дело,хочет пойти на мировую с Чуйковым, лучше отдать семьсот тысяч, чем тримиллиона, а отдавать наверняка придется. Но из своего кармана он доставать этиденьги не собирается, это тоже понятно. Кто крайний в цепочке, тот и виноват,тот пусть и платит.