Они безмолвно выходили из тумана и останавливались перед домом. Мёртвые лица не выражали эмоций. Тошик увидел родителей Ады, они подошли совсем близко с обратной стороны ограды. Рты приоткрыты, веки чуть опущены, глаза не двигаются, но холодный, мёртвый взгляд, казалось, вцепился в Тошика – и больше ни в кого.

– Мы не договорили вчера, – сказал Зверь, выплёвывая слова, как шипящие мармеладки. – Нехорошо получилось! Я к вам, волчата, со всей душой, а вы подло убегаете, прячетесь, делаете гадости. Всего-то поговорить!

– И забрать ещё одну сущность, – процедил Пашка.

Зверь перевёл на него взгляд. Морда, покрытая шерстью, подёрнулась дымкой и вдруг превратилась в мужское лицо с всклоченной бородой.

– Помню тебя, пацан, – сказало лицо. – Твои родители не хотели делиться, пришлось забирать добро силой. Хорошие были люди. Моряк и фокусница. Жаль их немного… Как давно ты здесь? Сотню лет? Две сотни? Каждый день, да вспоминаешь родителей, которых нашёл мёртвыми в доме на берегу моря?

Пашка не ответил. Он легко спустился с крыльца, сорвал травинку, сунул её в уголок рта. Сел на ступеньку.

– Тяжело осознавать, что ничего не можешь сделать, – продолжил Зверь. Бородатое лицо съёжилось и вместо него проступило другое, теперь уже женское. – Ваша мама пришла, молока принесла. Отопритеся, отворитеся. Козлятки, а? Послушайте взрослых. Я же всё равно приду и заберу всё, что мне полагается. Вас бы не тронул вчера, но теперь трону. Всех разом.

– Какая ужасная фиговина, – пробормотал Шмыга. – Она же за забор не сунется? Или я не те сказки читал?

Словно услышав его, Зверь неторопливо, плавно дотронулся до прутьев ограды. По женскому лицу прошла рябь, снова вернулась зверина морда. Пасть ощерилась зубами, с подбородка закапала слюна. Зверь мелко дрожал, будто через его тело проходил мощный заряд тока. Лесные прихвостни, скуля и повизгивая, разбежались подальше.

А мертвецы прибывали. Их стало так много, они встали так плотно друг к другу, что сливались в единую безмолвную массу. Это было новое море, мёртвое, человеческое.

Зверь положил вторую руку на прутья. Теперь сомнений не было – его било током (или чем-то похожим). Зверь трясся и скрежетал зубами, вместо слюны из пасти полетела желтоватая пена. Но Зверь не падал и не отступал. Даже наоборот – в тяжелейшем рывке он навалился на прутья телом, и они стали ломаться под его тяжестью. От шерсти повалил густой дым, и вдруг тело Зверя вспыхнуло, как сухой куст.

Тошик схватил Вику на руки, прижал к себе.

Зверь закричал от боли, но не отступил. Он падал и падал, ломая ветки ограды, затем, наконец, ввалился во двор и уже тут, у крыльца, бешено завертелся, поднимая клубы пыли.

В ноздри ударил мерзкий запах палёной шерсти. Пашка вскочил на ноги, но не отбежал, а стал оглядываться. Приметил сухую белую корягу, валяющуюся рядом, схватил, бесстрашно бросился на Зверя. От первого же удара по вертящемуся горящему телу коряга вспыхнула, а самого Пашку отбросило в сторону. Он кувыркнулся в воздухе и упал, покатившись, поднимая пыль.

Вовка кинулся к нему, а за ним и Шмыга. Вика вцепилась в Тошика, не давая сдвинуться с места, но разве он мог стоять в стороне?

– Постой-ка здесь. В случае чего беги в дом, – поставил Вику на крыльцо и побежал по ступенькам вниз.

Пашка поднимался на ноги, поддерживаемый Шмыгой и Вовкой.

– Смотрите! – крикнул он. – Осторожнее, парень! Осторож…

Тошик успел заметить, как что-то большое бросается на него. Зверь был страшен – шерсть почти вся сгорела, обнажая потемневшую кожу. Лицо – морда! – постоянно менялось, судорожно дёргалось и переливалось. Подбородок покрылся слюной и пеной, зубы клацали друг о дружку.

Зверь схватил Тошика поперёк тела, поднял над собой. Острые когти разодрали одежду, впились в кожу – и глубже, в плоть. Тошик застонал от боли, но сделать ничего не мог. Он задрал голову, разглядел волнующееся море молчаливых мертвецов. Они подошли вплотную к ограде, стояли и смотрели, но ничего больше не делали.

– Я… грх… долг… грх… мне плева… грх! – из горла Зверя вылетала смесь человеческих слов и звериных рыков.

– Когда же ты сгоришь? – закричал Тошик. – Когда мы от тебя избавимся?

Он понял, что сейчас его швырнут на землю, убьют, растопчут. Захлебнулся горячим солёным воздухом, запахом жжёной шерсти и влаги. Закричал.

Но его не швырнули. Зато закричал кто-то ещё – Вовка или Шмыга? Лапы разжались, и Тошик упал с метровой высоты лицом в пыль, больно ударился локтем и нижней челюстью. Из глаз брызнули слёзы, но, не раздумывая, Тошик вскочил, готовый на этот раз дать отпор.

Он выхватил из-за пояса нож, выставил перед собой. Увидел, как на Зверя бежит, крича во всё горло, Вовка Зацепин, опустив низко голову и прижав руки к груди. Такой Вовкин бросок наводил ужас на врагов из параллельного класса.

Шмыга тоже был рядом. Поднимался с земли, потирая голову. Пашка бегом наступал слева, с новой корягой, кричал:

– Окружаем! Ни шагу назад! Р-раз, два, на врага!

И Тошик тоже побежал, чувствуя удары сердца в висках и горячий воздух в лёгких. Они врезались в Зверя одновременно с четырёх сторон. Пашка колошматил корягой по спине и голове. Тошик бил ножом, не разбирая куда, в густую шерсть. Зверь взвыл, отмахнулся – раз – и Шмыга кувырком покатился к крыльцу. Два – Пашка отлетел в одну сторону, а коряга в другую. Три – Тошик ощутил, как сжалось в груди, а перед глазами потемнело. Мир перевернулся, потом ещё раз. Стало трудно дышать. В рот и ноздри набилась пыль. Мир вокруг сузился и оглох. Сквозь плотную пелену тишины пробивались слабые отзвуки – крики, удары, звериный рык.

Тошик сел, пару секунд не соображая, где верх, а где низ, потом увидел голубое небо, крохотное перистое облако, зацепился за него взглядом и как по ниточке выкарабкался из обморочного состояния в реальность. Уши разрезали крики, такие резкие, что заболела голова. Тошик понял, что его отбросило к ограде. За спиной толпились мертвецы, которых, казалось, останавливали только тонкие прутья, перетянутые между собой верёвками. Они безмолвно тянули к Тошику руки, хватали скрюченными пальцами его за одежду, подталкивали, будто желали помочь подняться.

Тошик встал, всё ещё ощущая тяжёлый свистящий звук в ушах. Мотнул головой. Тело отказывалось подчиняться в полной мере, вдобавок под рёбрами разлилась жгучая боль.

Зверь стоял у крыльца и смотрел на дверной проём, в котором его ждала Вика. Она не убежала, не закрыла дверь, а наоборот – встала с широко расставленными руками и ногами, будто эта её поза была весомым препятствием.

– Какая славная девочка, храбрая, – прорычал Зверь, скалясь. – И что же ты сделаешь?

– Ты не сможешь пройти, – ответила Вика. На лице её появилось знакомое Тошику выражение. Так Вика выглядела, когда не хотела идти спать, есть манную кашу или читать на ночь книгу. И переубедить её было невозможно. – Папа никогда не сделает мне плохого. А папа там, внутри тебя. Так ведь?