– Ты нарядишься тоже, тетя?

– Ну конечно, – засмеялась Анна.

– Мамочка, можно мы возьмем твои краски? Пожалуйста? – Фэй потянула Джессику за руку, и та нахмурилась.

– Мои краски? Для игр? – Она погрозила пальцем.

– Пожалуйста. – Фэй перевела взгляд с матери на меня. – Я хочу быть ведьмой. Как в представлении.

Джессика рассмеялась.

– Хорошо, ты их получишь, Фэй. – Она стала подниматься по лестнице.

Фэй велела мне сесть у стола. И, медленно, я сделала это, потому что мое желание порадовать ее было сильнее боли.

– Ты будешь старой ведьмой, – сказала она. – А я буду молодой.

Фэй принесла шаль Джессики, и мне на ум пришла мысль:

– В моей сумке есть еще одна шаль. Можно я надену ее?

Девочка достала из сумки шаль моей матери. Бусинки на ней постукивали, оказавшись на свободе.

– Она такая прелестная, Иви. – Фэй накинула шаль мне на плечи, и мать словно обняла меня. Только одной ведьмой я могу быть в этом ужасном представлении.

– Ты будешь сестрой Иви, приехавшей в гости, – сказала Фэй Анне, вручив ей другую шаль. – А теперь, – пропела она, когда Джессика широким жестом поставила перед ней коробку красок, – я раскрашу ваши лица!

Она открыла коробку, представив нашим взорам сокровища внутри – кружки белил, красной, золотой и синей краски.

Я смотрела на них, и у меня зародился план, который пророс во мне, раскрылся, как цветы под утренним солнцем. Я поняла, как мы можем заявиться на судебный процесс.

Мы пойдем туда в обличье тех, кого они так боятся.

Мы пойдем как ужаснейшие, злейшие ведьмы.

– Ты будешь хорошей ведьмой, ведь ты исцеляешь и помогаешь. – Фэй намазала щеки Анны белым и золотым.

И тут мне вспомнилось кое-что еще. То, что Дилл сказала на ферме Кроака.

Зола для примирения, Иви.

Я подошла к очагу, ощущая жар. Пока Фэй раскрашивала щеки Анны, я протянула руку к углям и почувствовала золу на пальцах.

Зола – для примирения, Иви, между жизнью и смертью.

Песня матери – о сотворении и исправлении.

Из пепла мы восстанем, в пепел обратимся.

– Да, мама, – прошептала я, пока Фэй рисовала красные круги вокруг глаз Анны – такой должна быть хорошая ведьма.

Из пепла мы восстанем. Я поднесла руки к лицу, и серая зола легла на мою кожу.

В пепел обратимся. И толстым слоем я покрыла брови, шею, губы.

В пепел мы все обратимся.

– Смотри! – Фэй показала на меня. Как на призрака, который ждал, пока его заметят.

Джессика ахнула.

– Иви – плохая ведьма! – Фэй, смеясь, кинулась мне в объятия. – Она коварна, как ворон, голодна, как охотник!

Я прижала к себе эту малышку, и мне хотелось, чтобы это была Дилл, хотелось верить, что я не обманула ее и не потеряла. Но это уже состоялось. Потому я могла лишь гнать жестокий стыд из своего злого, ревнивого сердца и низко кланяться этой доброй семье.

– И меня ждет суд, – прошипела я, чувствуя вкус золы на губах.

– О, ты настоящая ведьма, Иви! И ты тоже, тетя Анна. – Фэй захлопала в ладоши.

Мы были ее ведьмами, ведь это она сделала нас такими.

Звуки лютни и флейты послышались с улицы. Смерть ждала за дверью, каркая под звуки музыки. Пора.

– Анна, ты уверена?

– Уверена как никогда. – Она подошла ко мне и взяла за руку. – Ивлин из рода Птиц.

Ее рука была гладкой. Моя – грубой и израненной.

– Моя хорошая ведьма, – сказала я. – Моя милая Анна.

Я подняла щеколду.

– Нет, Иви, не сейчас! – Фэй остановила меня. – Не сейчас! Пожалуйста! Я хочу поиграть еще!

Питер Торговец поднялся с места и взял Фэй на руки. Она стала звать еще громче, тянуться ко мне, умолять, вырываться. А Джессика смотрела на них и плакала. Как плакала и ее дочь. И у меня в горле тоже жгло от подступивших слез, из-за их доброты ко мне, к чужачке, появившейся на их пороге той долгой ночью. Питер не побоялся патруля, укрыл меня. Джессика накормила меня, согрела. И Фэй. Она околдовала меня, самая мудрая ведьмочка из всех. Но они не были моей семьей. Эти люди показали мне, какой потерянной я была без своей семьи, от которой еще недавно так мечтала освободиться.

Я поднесла пальчики Фэй к своим губам.

– Фэй, послушай. Я должна найти мою младшую сестру. – Я смотрела в ее глаза – синие, словно перья сойки. Словно ясное зимнее небо. – Ты все правильно увидела тогда, с камнем. И теперь Дилл нужна моя помощь.

– Мне нравится ее имя, – шмыгнула Фэй, забыв плакать.

– Чудесно. Это имя ей дала я, когда она была совсем крохой.

Как напугана я тогда была. Что мать больше не будет меня любить.

– Мы увидимся снова, Иви?

Я коснулась ее груди, ощутила биение ее сердца.

– Увидимся, маленькое яблочко. А вот здесь я буду с тобой всегда.

– Ты знаешь магию, Иви! – Фэй посмотрела на меня в изумлении. – Ты видишь мое сердце!

Я в последний раз поцеловала ее пальчики. И мне вспомнилась песня, которую пела мать, когда укачивала Дилл.

Веки Фэй устало опустились.

– Прощай, – я погладила спящую девочку по щеке, – моя маленькая ведьмочка.

Питер протянул руку и откуда-то из-за двери достал деревянную трость.

– Вот, чтобы ты крепче держалась на ногах, – прошептал он над кудряшками дочери. – Два клинка дремлют внутри. Поверни вправо, чтобы пробудить мать, сильную и хладнокровную. – Он коснулся круглой рукоятки. – Поверни влево, чтобы выпустить дочь, быструю и смертоносную.

Оружие. Чтобы я крепче держалась на ногах.

– Спасибо, Питер Торговец, ты хороший человек. Я не много таких встречала.

Он тихо засмеялся и подмигнул на прощание.

Джессика прижала что-то к моей груди.

– Да пребудет с тобой Господь, Ивлин.

Крест на короткой нитке из черных бусин. На кресте обнаженный человек, распятый в муках.

– Я не…

– Это мой Бог, Иви. Не их. – Она вложила бусины мне в руку. – Моя магия. Тебе в помощь.

Я повернулась спиной к Питеру Торговцу, к Джессике, к Фэй, чувствуя их печаль, которая цеплялась к моей шали, как иссохшие цветы репейника. Потом открыла дверь, раздернув занавес этого дня.