Сидя на вершине и обозревая окрестности, она все чаще задумывалась: а на кой ляд она идет к Благодетельнице, если и так понятно, чем закончиться встреча? Говорить по душам давно расхотелось, даже из необходимости помочь бедным девушкам, которых убивали, чтобы потом умирала она. Могут ли вообще вампиры говорить по душам, если души нет. Скормят драконам, делов-то, или заставят убиться. Может, как-то из-за угла просто грохнуть Его Величество? Но тут была загвоздка: душу даже Египетские фараоны не рисковали забодать открыто, выставляя себя перед Осирисом Ани Спасителями. Значит, и ей не след рыпаться на ближнего. Даже будучи вампиром, он все еще оставался костью земли – носителем ее маленькой, но, безусловно, полезной матричной памяти, которой была грош цена, после того, как вампиры ее испоганили.

Из прошлой жизни ничего хорошего не вспоминалось. И домишко, в котором она прожила столько лет, сейчас казался ей темным пятном, размытым и удаленным из памяти. Кругозор у нее был ограниченным, всевозможные яства или платья мысленно попробовать и примерить она не могла совсем или представляла с трудом. И, как правильно сказал Дьявол, сны ей снились самые убогие: подвалы, развалюхи, заросшая сорняками земля, места общего пользования, военные действия, притоны и места разврата. Только однажды ей приснился санузел, в котором она осталась бы жить: весь зеленый из яркого светлого камня малахита, украшенный лепниной из золота, с высокими потолками, с люстрой из хрусталя, с раковиной и унитазом из цветного фаянса, с золотыми кранами и хрустальными ручками. И пол там был особенный, выложенный плиточным узором. Но сразу же после этого ее вывели на паперть и повели по таким местам, когда человек уже и со скотиной себя не сравнил бы. Даже свое лицо, которое видела каждый раз, как смотрелась в зеркало, она не могла представить в уме, а если представляла себя голубоглазой красавицей с пышными волосами пшеничного цвета, ликом похожую на русалку, воображение как будто просыпалось, рисуя образ живенько. Но тут же приходило понимание, беззастенчиво напоминая, что она как раз этой красавицей не являлась. А так порой хотелось на каждую косточку свою посмотреть, чтобы просвечивало сквозь них солнышко, каждое ребрышко посчитать – но хоть и железо ела, и спала на камнях, шла, отмеряя километры, оставалась без признаков болезненной худобы, о которой мечтали все красавицы в государстве.

Бывает же такое! Может, кость у нее широкая?

Что можно сделать с такой памятью, Манька не представляла, но как ни крути, другой не было. Пораньше бы ей подняться в Ад, да посмотреть, чем голова забита.

На счастье, на мысли о самой себе времени оставалось немного. Втянулись и больше переживали за подъемы, чем вспоминали о вампирах. Все время приходилось думать, как не сорваться в пропасть или найти уступ, на который ступи – не упадешь. Или от порывов ветра укрыться, чтобы не сдуло со скалы. Трудности в горах поджидали на каждом шагу – ближе к вершине даже вода не закипала как следует.

И много раз Маньке и Борзеевичу приходилось благодарить Небо, что Дьявол был с ними. Он рассматривал препятствия, как великое удовольствие для себя самого, каждый раз устраняя по-новому. То скатывал камень с горы, который застревал между двумя берегами пропасти, давая им возможность пересечь ее. То обваливал стены пропасти так, чтобы можно было спуститься и подняться. То отводил их в сторону, где пропасть имела узкий перешеек, по которому можно было перекинуть веревку с помощью стрелы. Последнее решение всегда первым приходило в его светлую голову, а предыдущие лишь в тех редких случаях, когда никакой веревки им бы не хватило, и ей с Борзеевичем часто приходилось висеть над пропастью, раскачиваясь на ветру.

Первые несколько разов на тонкой ниточке над лавой Манька тряслась, как осиновый лист. Трясся Борзеевич, потому что еще ни разу не тонул в лаве и не знал, выживет ли после такого купания. Моток веревки у них был один, и каждый раз ее раскручивали и удлиняли из себя самой. Она становилась все тоньше и тоньше, но зато стрела, к которой ее привязывали, летела все дальше.

Дьявольские стрелы легко пробивали камень, застревая там намертво. И не все стрелы после этого удавалось подобрать, связка таяла с такой скоростью, что, после третьей горы, когда спустились и оказались в глубокой и широкой межгорной долине, с озерами, реками и не полностью заметенными снегом лесами, внезапно разуверившись, что четвертая гора окажется последней, Манька не выдержала и подняла бунт, наотрез отказавшись переправляться на другую сторону пропасти с помощью веревки.

– Стрелу не дам! – заявила она. – Будем спускаться и подниматься по всем правилам альпинизма. А если бы у меня стрел не было?! А если с той стороны нас оборотни поджидают? Не дам!

– Маня, там метров сто! – возмутился Дьявол, глянув вниз пропасти, которая была шириной метров триста. – Если обходить, – он приложил руку козырьком, пытаясь разглядеть конец ущелья, – полтора дня уйдет! Зачем тратить время, если можно перебраться за полчаса? Мы могли бы порадовать Благодетелей на день раньше! А вдруг они уже вырвали дерево и пытают избы?

– Не надо пугать, я пуганная, – непреклонно набычилась Манька. – Вырвали, посадим новое, а избы… Избам они ничего не сделают… Дура у нас Царица, чтобы добро свое уничтожить?

– Могут. Драконы могут. Кто еще мог бы посадить их на цепь? Говорят, торопись – не торопясь. Терять два дня на то, чтобы перелезть через канаву – глупо. А вдруг погоня начнется за нами? Спохватятся, да и пошлют. Полнолуние каждый месяц наступает. Оборотень, например, эту канаву проскочит и не заметит. Хороший спортсмен-альпинист здесь тоже ненадолго задержится! Что им сто метров вниз, сто метров вверх?

– Мы не знаем, что нас ждет с той стороны гор! Я буду вжик-вжик ножичком махать, когда сотня бешеных зверей набросится? Можно же по-другому как-то! – нахмурилась она. – Взял бы да перенес конец веревки на ту сторону… Елки-моталки, мы стрелы тратим не на нечисть, а на себя! – пристыдила она обоих.

– А меня нет, я существо недоказанное! – рассердился Дьявол, разуплотнившись до состояния легкой видимости. – Я ни на этой и не на той стороне – во время военной операции на меня не рассчитывайте!

Борзеевич думал. Думал так, что было видно и слышно, как со скрипом шевелились извилины, глубокими морщинами изрезав лоб.

– Можно было бы использовать бумеранг, если бы там было дерево или что-нибудь, за что можно обвить веревку. Но бумеранг надо уметь кидать – это раз, а второе, там нет ничего. Еще есть специальный пистолет, который выстреливает и прибивает крюк с веревкой, и кто-то один перелазит, а остальные страхуют. Если срывается, вытаскивают. Но у нас такого приспособления тоже нет. Еще можно перелететь…

– Если жалко зачарованные стрелы, возьмите обычные, – с обидой предложил Дьявол. – Но слюнявить не буду, у меня слюна не казенная.

– Где их взять? – Манька не собиралась уступать. Низина поросла лесом, но обычная стрела камень не пробьет и от веса переломится.

– Вырастить! – любезно подсказал Дьявол.

Манька прошлась взад-вперед, косым взглядом пересчитав оставшиеся в колчане стрелы, радуясь, что ее не видят избы. Она молча обругала себя всеми матерными словами, какие нашла в своем лексиконе. Могла бы сама догадаться. Обычная стрела из неугасимого полена пробивала камень не хуже Дьявольской, правда летела по обычной траектории. Зато, если воткнется в землю, через десять минут такую стрелу только срезать, а нарастить до нужной длины и толщины можно было за ночь – и не растает, как Дьявольская.