Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре Марина тоже вернулась на работу, а маленькую непоседливую девочку устроили в детский сад. Андрей души не чаял в собственной дочери, стараясь баловать ее вкусностями и проводил с ней все выходные, таскаясь по аттракционам и кино. Даже супруга ревновала мужа к дочке, потому как ей он уделял куда больше времени.
Теперь Андрея на работе называли не иначе как Андреем Петровичем, он возглавил целый отдел, специализирующийся на контрактах с военным ведомством. Овручанский расслабился, чувствуя, что добился пика своей карьеры на данном этапе, и снова начал грузнеть, проводя слишком много времени без движения и практически избавившись от постоянных стрессов. Пристрастившись к поеданию сладкого, он быстро перешел от избыточного веса в категорию человека непомерных размеров, по этой причине к нему вернулись страхи прошлого, прихватив с собой новую напасть – астму.
Однако даже испуг перед неведомой ранее болезнью не смог перечеркнуть его страсть к сладкому. Правда, по настоянию супруги он все же решился посетить диетолога, вот только тот не сумел убедить его, что ожирение – это плохо, так как вес самого диетолога давно перевалил за центнер, будто единственной рабочей методикой оказалось отбирать у пациентов излишки еды и съедать их самому.
Но Андрея Петровича ничего уже не пугало, он считал, что жизнь удалась: красавица жена, любимая дочь, хорошая работа – а что еще нужно? Но беда пришла откуда не ждали. Однажды Маша на уроке потеряла сознание, и телефонный звонок от директора школы разделил жизнь Овручанского на до и после. После длительных диагностических исследований врачи поставили Маше смертельный диагноз, отпустив на дожитие несколько месяцев.
Сказать, что Андрей Петрович был в отчаянии, – это ничего не сказать. Вместе с супругой они боролись до последнего вздоха, они потратили все деньги, что были скоплены на будущее дочери, продали квартиру и вернулись на съемное жилье, влезли в долги… Вот только никакого положительного результата лечение не принесло – девочка слабела на глазах и одним осенним утром больше не проснулась. Андрей Петрович долго в отчаянии тряс необыкновенно легкое тельце, пытаясь разбудить ее от смертельного сна, но все было тщетно. Вмиг постаревшая Марина нетвердой рукой набрала номер скорой, чтобы приехавший врач констатировал смерть их дочери.
Андрей Петрович мог поклясться, что не запомнил ничего из тех трех дней, когда он готовился к похоронам. В его памяти остался только миг, когда бородатые копатели опускали в холодную осеннюю землю гроб, а с неба капал мелкий дождь, который покрывал небритое осунувшееся лицо отца.
Жизнь без Маши потеряла всякий смысл. Андрей Петрович словно робот ходил на работу, но из рук все валилось. Он долго засиживался на рабочем месте, чтобы не идти домой, где его встречала тихая жена, часами сидящая у пустой кровати дочери и перебирающая ее старые фотографии. Всякий разговор непременно возвращался к Маше, и каждый пытался придумать такой вариант, при котором ее можно было бы спасти, хотя оба знали, что уже слишком поздно и спасать попросту некого. Брак начал трещать по швам, ведь более их ничто не связывало, кроме бесконечного горя, которое они видели друг у друга в глазах. Вскоре Марина уехала жить к матери, оставив Андрея Петровича в полном одиночестве.
Он пытался топить горе в вине, но все это непременно заканчивалось жутким похмельем и головной болью, да и астма все чаще давала о себе знать. Он дошел до такой степени отчаяния, что решился взять на работе бессрочный отпуск и отправиться на «Вятку» – Территорию непознанного, где можно увидеть нечто такое, что изменит тебя навсегда. По крайней мере, он думал именно так.
Странно, что Овручанский вдруг вспомнил все это, когда неожиданно осознал, что остался в катакомбах один. В этот момент он не испытывал страха, как на песочном пляже, хотя не мог похвастаться излишней храбростью. Он до сих пор сжимал в руке яблоко, которое ему дал проводник, и первым делом сунул его в карман, понимая, что это единственная еда, которая у него осталась на текущий момент. Он ощупал пространство перед собой и сообразил, что очутился в каменном коридоре, куда, собственно, и направлялся, вот только сзади уже не слышался шум падающей воды, словно Овручанский отдалился от каменного грота. Фонарь остался в потерянном рюкзаке, но в кармане неожиданно обнаружилась пластмассовая зажигалка, оставшаяся с тех времен, когда он втихаря от жены покуривал. Несмотря на свое заболевание, он баловался сигаретами, однако было это, по ощущениям, в какой-то другой жизни и, возможно, даже не с ним. Он вытащил зажигалку из кармана, зачем-то потряс – и зажег крохотный огонек, который позволил ему разглядеть стены узкой пещеры, тянущиеся далеко вперед. Андрей Петрович обернулся и увидел позади ту же картину.
– И куда теперь идти?
Вопрос был риторическим. Овручанский отлично понимал, что, куда бы он ни пошел, он может больше не выйти. Никуда и никогда. Кричать не имело смысла, он сразу понял, что это очередные проделки Территории, которая хочет, чтобы группа вновь разделилась. Мужчина шумно выдохнул и побрел вперед, хотя понятия не имел, где теперь это «вперед» и где «назад». Зажигалка слишком быстро нагревалась, поэтому он стал зажигать ее периодически, нащупывая путь руками. Каменный коридор с шершавыми стенами оказался прямым как стрела, он никуда не сворачивал и не имел разветвлений, так что Андрей Петрович вскоре совсем перестал пользоваться зажигалкой и теперь просто шел вперед в кромешном мраке, контролируя движение ладонью.
Но чем дальше он углублялся в злосчастные катакомбы, тем больше в нем росла уверенность, что он не выберется отсюда, хотя в самом начале еще брезжила надежда. Когда ты находишься в темной комнате в абсолютной тишине, слушая только стук собственного сердца, ты думаешь, что проходит целая вечность, а не минуты. Овручанский мог поклясться, что ходит под землей несколько долгих часов, хотя на самом деле едва ли провел там полтора.
Через некоторое время он стал замечать, что вдалеке слышатся какие-то посторонние звуки, а позже стало казаться, что впереди мерцает свет. Это ложное ощущение заставило двигаться быстрее, и вскоре он оказался перед
