* * *

Два дня Сашка ходила словно в трансе. Автоматически записывала лекции, отвечала на вопросы одногруппников, вечно теряющих нужную аудиторию, жевала пирожки в столовой, даже умудрилась каким-то образом написать контрольную, которой их огорошили на первом же после каникул занятии по физике. Но мысли её крутились исключительно вокруг Всеволода Алексеевича и прошедших съёмок. Известная фраза «в голове не укладывается» перестала быть просто фигурой речи и обрела вполне конкретный смысл — всё увиденное и услышанное и правда не укладывалось. В голове, в сердце — не важно. Нигде не укладывалось. Её Туманов, тот Всеволод Алексеевич, к которому она привыкла с детства, не отмахивался от жены, не грубил окружающим, да просто не выливал на всех вокруг негатив.

Сашка очень хотела отвлечься, старалась занять себя учёбой, но ничего не получалось. Ей казалось, что Туманов её обманул. Её лично. Глупость, конечно. Он просто жил, а о существовании Сашки даже не подозревал. И просто пришёл на съёмку не в настроении. Да, точно, не в настроении. А может быть, он плохо себя чувствовал? Все мы, когда нам нездоровится, но нет возможности отлежаться дома в кровати, начинаем срываться на окружающих. Ладно, не все, но многие! Это же естественно! Вот взять хотя бы Фёдора Степановича, их преподавателя по истории медицины. Тот страдал гипертонией, и по его внешнему виду можно было сразу понять, как пройдёт коллоквиум. Если давление у Фёдора Ивановича в порядке, если он не трёт виски, не порывается ежеминутно открыть окно, несмотря на тридцатиградусный мороз, значит, можно рассчитывать на хорошие отметки. Но если он чувствует себя плохо, будет придираться к каждому слову и в итоге к концу занятия нарисует с десяток «лебедей».

За спасительную мысль Сашка и уцепилась как за соломинку. Всё сошлось: Всеволод Алексеевич просто приболел. Всё же не мальчик уже. Может, тоже давление? Или колено разнылось, на перемену погоды бывает такое со старыми травмами. Да может, банальная простуда? Напился таблеток и пришёл на съёмку, отменить-то уже нельзя. Конечно, его все вокруг раздражали, конечно, ему не хотелось улыбаться и веселить народ и даже с женой разговаривать. Ну а то, что он периодически начинал нести бред, как раз легко списывалось на высокую температуру.

Едва Сашка нашла объяснение, жизнь снова обрела краски. И Туманов снова пел в её плеере во время утомительных поездок на метро, и по воскресеньям она снова сбегала в Интернет удостовериться, что он в порядке, прочитать очередное бодрое интервью и узнать последние новости.

Окончательно всё встало на свои места, когда по телевизору показали ту самую передачу, на съёмках которой Сашка присутствовала. Сашка ждала её с опасением, она даже не была уверена, что хочет её смотреть. И забыла бы про неё, как раз конец цикла подошёл, и она опять закопалась в книжки, но позвонила Аделька. Верная Аделька, у которой каждое появление Туманова на телеэкране прочно ассоциировалось со школьной подругой. Она, кстати, тоже училась в Москве, но не в институте, а в каком-то модельном агентстве. Решила стать моделью, ну а почему нет, с её почти двухметровым ростом, эффектной внешностью и постоянным поиском приключений на пятую точку — отличная профессия. Вожделенный шоу-бизнес, опять же. Словом, Аделька позвонила и, уточнив, не нашла ли себе Сашка более подходящее увлечение, сообщила про увиденный по телевидению анонс. И Сашке пришлось включать и телевизор, и видеомагнитофон, перетащенные в общежитие из дома и чудом впихнутые на крошечную тумбочку.

Она смотрела на вполне жизнерадостного, отлично выглядящего, абсолютно привычного и родного Всеволода Алексеевича и недоумевала, что же так расстроило её на съёмках? Всё как всегда — истории из детства, воспоминания о первых шагах на сцене, актёрские байки. Правда, передача со всеми рекламами заняла минут сорок, рассказы Туманова сильно подсократили, в эфир не вошли его откровения про отоваренные карточки и растопку печи, да и многие моменты из взрослой части биографии пропустили. Но в целом это был всё тот же Всеволод Алексеевич. И Сашка окончательно уверилась, что виноват её дурацкий характер. Мама всегда ей пеняла, что она пессимистка, и стакан у неё наполовину пустой. Наверное, мама права. А карточки и дрова для печки можно считать художественным преувеличением творческого человека. Бывает!

Студенческая жизнь уже несла Сашку дальше, не давая скучать и грустить. Закончился первый курс, началась долгожданная практика. Всем не терпелось уже хоть кого-нибудь лечить! Хотя самым практическим предметом из сданных была гистология, и вряд ли эти, безусловно ценнейшие, знания помогли справиться хотя бы с простудой.

На практику их отправили в ветеранский госпиталь, и Сашка ликовала. Её очень смущал тот факт, что врачу приходится лечить не только мужчин, но и женщин. Почему-то больные женщины вызывали у неё отторжение, она даже не могла представить, как раздевает женщину, чтобы, например, послушать лёгкие. Что-то было в этом неправильное, ненормальное. Вот мужчину — пожалуйста, и раздеть, и обследовать, и вылечить она в своём воображении могла. С такими особенностями ей следовало бы идти в урологи, но девушка-уролог — это ещё смешнее, чем девушка-травматолог. Сашка боролась с глупыми мыслями, недостойными её белого халата, пусть и студенческого, гнала их от себя подальше. Но была несказанно рада, когда узнала про ветеранский госпиталь. Уж там-то наверняка одни мужчины.

Это оказалось не совсем так, потому как в госпитале лечились и жёны, и вдовы военнослужащих, а в пульмонологии лежала какая-то легендарная бабушка из отряда «ночных ведьм», совсем уже спятившая, но вызывавшая всеобщее уважение количеством наград на висящем здесь же, на спинке стула, пиджаке — в госпиталь бабуля прибыла при полном параде. Но всё это не имело никакого значения, потому что в первый же день выяснилось — студентам-первокурсникам никто не доверит даже разносить таблетки. Их посадили в пустующем кабинете, вручили истории болезней и велели подклеивать назначения. А заодно и изучать, для практики.

Сашка честно пыталась разобрать невероятный почерк, заполнявший серые казённые листы, ещё сложнее оказалось понять, что и почему назначено тому или иному больному. Знаний не хватало, а спрашивать у и без того замотанных врачей было совестно. После обеда студентов вообще отослали домой, чтобы под ногами не путались.

На второй день Сашка решила проявить инициативу, подошла к отвечавшему за практикантов доктору и попросила какое-нибудь задание. Она слышала от старшекурсников, что, если хочешь закрепиться в больнице, нужно показать себя во время практики. Делать то, что остальным лень, напрашиваться на работу. Доктор посмотрел на Сашку поверх очков