– Будем надеяться, что сумеем прорваться быстро к шатрам в центре становища и отбить Святослава. Хотя, если они его и увезли к себе как раз для того, чтобы им прикрыться, то убьют раньше, как только мы нападем…

Илья задумчиво стал смотреть на реку. Вдруг рядом послышались голоса. Один чуть дребезжащий, старческий, второй звонкий, молодой. Кто-то шел берегом и о чем-то спорил. Воины переглянулись. Алекса поднялся на ноги и отошел к берегу, ожидая встретить путников. Илья сразу их узнал. Это был тот самый старый седобородый слепец с мальчонкой-поводырем. И молчун Бугрим с ними. Так же, как и в прошлый раз, шел он, чуть сутулясь, с худой котомкой за плечами и посохом, сделанным из дубового сука.

– Значит, говоришь, воевода, слугу половцы до Святослава допустили, только остаться не разрешили?

– Да, – не понимая, куда клонит Муромец, ответил воевода.

– Здравствуй, старче! – громко позвал слепца Илья, поднялся с бревна и подошел к каликам. – Как же вас сюда занесло, страннички? Опасно тут, не ровен час битва начнется, половцы и вас не пощадят.

– А-а, это ты, Илья? – старец остановился, повернул голову на голос и оперся руками на клюку. – Знал, знал, что тебя здесь встречу.

– Откуда же знал?

– А как не знать. Тебя там только и искать, где горе людское, где помощь нужна.

– Это кто такие? – насторожился воевода.

– А он не говорит, как его зовут, – усмехнулся Илья, глядя на старика. – Но все про всех знает. Ослеп давно, но сердцем и умом видит дальше всех. Мальца Матюшка зовут, он старца водит по миру да на гуслях учится играть, подпевает, когда просят. А вот этот детина – Бугрим. Говорят, он в плену у степняков побывал, язык ему там отрезали. С тех пор молчит. Силища в нем нечеловеческая, а разумом, как дитя малое.

– Ты их знаешь? Откуда?

– А нас все знают, воевода Роман, – ответил вместо Муромца слепой старец и двинулся к тому месту, где сидел Войтишич. – Мир слухом полнится, а мы его разносим. Бродим по миру, песни поем, былины пересказываем. Мы вот вроде и есть, во плоти, а подумать, так и нет нас. Мы ветер дорожный.

– О чем это он говорит? – воевода нахмурился еще больше. – У этого певуна у самого-то с разумом все ли хорошо?

– Так говорят о них, – улыбнулся Илья, усаживая старика с мальчонкой на бревно возле себя. – Просто много таких по Руси ходит. Народ кто с жалостью смотрит, краюшку подаст, кто собаку спустит, чтобы не бродили возле богатого двора, а кто и просто сквозь смотрит, вроде и нет их. Кто говорит, что они ведуны, кто знахарями называет, а кто зовет спеть и рассказать, что раньше было, что в иных землях делается и чего дальше ждать. Вот такие же страннички и мне о жизни на Руси поведали когда-то, на ноги меня поставили.

– Может, такие же, – усмехнулся в бороду старец, – а может, и те же самые.

– Не до сказок нам сейчас, Илья! – строго заявил Войтишич. – Проводи калик восвояси, думу думать будем с тобой.

– Так Илюшенька уже придумал, – сказал старец и ласково потрепал Муромца по руке. – По-другому ведь и не поступить вам.

– Что? – еще больше нахмурился Роман.

Илья развел руками, мол, понимай, как хочешь. Он забрал из рук воеводы щепочку, которой тот на песке рисовал, поманил Алексу и начал рассказывать:

– Верно, придумал я, как нам поступить. И верно старец сказал, что только так и можно сделать. Ты, воевода Роман, сказал, что слугу допустили до князя Святослава. Выпроводили потом, но допустили же. Это хорошо, значит, и нас допустят. Половцы с Русью бок о бок много поколений живут, наши обычаи знают. Про калик перехожих знают, за святых людей их принимают, не обижают. А переоденусь я в Бугримову одежку да и побреду следом за старцем нашим и Матюшкой к половцам. Он и попросится к Святославу для утешения и развлечения его песнями да сказками.

– Могут и допустить, – загорелся Алекса, весело переводя взгляд с Ильи на воеводу и обратно. – Только вот еще кого-то надо с ним отправить. Один он много ли сможет?

– Ты, что ли, старцем прикинешься? – спросил Илья. – Или вон Матюшкой будешь? Ты еще Чеботка позови, вот втроем и отправимся к половцам. Нет, други мои, пойдем мы втроем вот с ними. А когда до князя Святослава нас допустят, тогда я смогу его защитить. А уж вы не сплошайте и нападите на половцев.

– Итларя убить нужно! – зло сказал воевода.

– Итларя обязательно нужно убить, – согласился Муромец. – Все войско половецкое на нем держится. Не убьете хана, они все на нас кинутся. И малыми силами будет не устоять, а большой силой в их становище не пробраться. Большая сила потом нужна будет, чтобы внимание отвлечь, напасть должна дружина, битву завязать. Когда нападут, то и не до нас половцам будет. А без Итларя они совсем сражаться не захотят. Снова уйдут, а собрать их будет некому.

– А? – продолжал улыбаться сотник. – Что я говорил?

– Так сколько же человек на ханский шатер напасть должно? – с сомнением покачал головой воевода. – Туда и одна сотня незаметно не подойдет. А коли заметят и отобьют, то и вам возле князя будет опасно. Догадаются ведь. По тебе видно, что ты не увечный.

Старец молча протянул руку, и Матюшка ловко развязал котомку на спине Бугрима, вытащил оттуда тряпицу, в которой было что-то завернуто. В воздухе запахло копченым мясом.

– Это коровий язык, – засмеялся Матюшка. – Я вчера у мясника выпросил.

Мальчонка вытянул из-за пояса Бугрима, равнодушно сидевшего рядом, нож и ловко отрезал от языка половину. Сунул в рот свежим срезом наружу. И очень похоже замычал, шевеля во рту обрубком. Свежий срез выглядел очень впечатляюще. Как зажившая рана на собственном языке.

– Ну, малец! – засмеялся воевода. – А ведь похоже, а? Это ведь, если кто засомневается, можно и показать, что у тебя во рту обрубок.

– Так сколько человек с нами пойдет? – напомнил Алекса.

– Два десятка, – отозвался Илья, став снова серьезным. – Больше просто не пройдут мимо половецких застав и разъездов.

– Но два десятка воев ничего не смогут, они не пробьются даже через ханскую стражу! – опешил воевода.

– Это как и когда нападать, – улыбнулся Илья. – Если они будут лежать рядом, в сотне шагов, когда я нападу на охрану в шатре и возле него, то смогут успеть помочь мне.

– Тебя убьют, – уверенно заявил Алекса. – Я видел становище Итларя со стен. Там негде спрятаться даже ночью в ста шагах. Двести, никак не ближе. И пока они будут бежать на помощь, тебя изрубят, как кочан капусты.

– Пусть поспешат, – снова улыбнулся Илья. – А я уж постараюсь пошуметь и отвлечь внимание.

– Нет, друг, мы пойдем с тобой, – хмуро заговорил Алекса. – И я, и Чеботок! Если никак нельзя по-другому, то мы пойдем с тобой и будем рубиться рядом. Что придумал!.. Двести шагов.

– Ладно, соколики, а теперь послушайте воеводу, – хлопнул по колену Войтишич. – Смотрите и запоминайте. Пока Алекса с двумя десятками воев не подберется к становищу Итларя, ты, Илья, не шевельнешься. Лягут в камышах, пойдешь дальше ты со своим слепцом и мальчонкой. Мальца жалко, да без него нельзя, половцы их могли видеть и знать. Ничего, сбережем постреленка. Алекса лежит и ждет, пока не поймет, что вас троих к князю пустили. Когда ты, Муромец, начнешь рубить охрану хана, пусть малец выбросит наружу факел. Да повыше, чтобы Алекса увидел. Ты, Алекса, кидаешься на половцев. Лягушка в камышах квакнуть не должна успеть, как вы вырежете всю охрану хана и убьете его самого. Иначе вас не спасти. И помни, сотник, когда из камышей побежите к шатру, пусть один из твоих воев держит стрелу со смоляным трутом наготове. Добежит до факела, подожжет трут и пустит стрелу точно в сторону реки. Высоко пусть пускает, иначе нам не увидеть.