время и силы, и я нужна была этим людям как рыбе зонтик, а сейчас у меня нет даже пяти целковых, чтобы купить девочкам сласти, и лишних пары часов, чтобы организовать им хороший, интересный для их возраста и развития досуг.

На меня никто не смотрел, и я осторожно посунулась подальше от любопытных глаз и вытащила записку. Я так и раскатала ее на руке, как бы разглядывая манжету, и не могла понять смысл слов.

«Красный коридор под ширинкой».

Кто это писал, мужчина, женщина, и что за ширинка, черт возьми? Мне показалось, Софья насмехается, тихонько так, ехидно отыгрывается за вчерашнее, и я дала ей возможность почувствовать себя отомщенной, просто подождала.

— Сейчас урок арифметики, потом ларонский, — Софья лучше меня помнила расписание. — Пойдем. Я покажу тебе кое-что.

Интрига нарастала. Я шла по коридорам, ведомая Софьей, за окном просыпался новый день — солнечный, но бледный, будто болезненный, и определенно морозный. Выйти с девочками на улицу не получится, если я не хочу их застудить, придется найти им иное занятие, чтобы не таскать их за собой как цыплят по коридору от стены к стене.

Мы шли к храму, и я удивлялась все больше. Я не видела там никаких коридоров, тем более красных, и не могла представить, что за ширинка, черт возьми. А Софья знала, и она торжествовала, она была сейчас главная — да ради бога, только скажи, что от меня хотят. Судя по всему, это неопасно.

— Куда мы идем? — спросила я, испугавшись уже всерьез, потому что мы миновали лестницу в храм, а еще потому, что Софья владела телом не хуже меня… если я позволяла. — Что ты задумала?

— Мы квиты, — фыркнула она и остановилась напротив неожиданной здесь, в академии, двери с золочеными косяками и резными узорами. Я присмотрелась — вычурный герб с двухвостыми львами или грифонами. — Вот красный коридор, можешь зайти.

Я толкнула дверь, и она легко открылась. Такая же лестница, ведущая вниз, такие же светящиеся полоски, но ступени покрыты мягким красным ковром — я сделала шаг, и он запружинил под ногами.

— Нас не поймают?

— Поймают тебя, — мстительно хмыкнула Софья, — но ты умная и что-нибудь непременно придумаешь. Не бойся, это просто коридор, по которому спускается в храм императорская семья.

— А ширинка?

— Иди вперед.

Ничего необычного. Софья рассказала, что в этот коридор заходить воспрещается, но воспитанницы все равно заглядывают из любопытства — одного раза всем хватает, а отец Павел если и видит, то беззлобно журит и может наложить покаяние, но почти никогда так не делает. Он считает, что нельзя наказывать людей за то, что они приходят в храм, даже если это противоречит правилам академии, и это одна из причин, почему его не любят ни классные дамы, ни Мориц.

— То есть Алмазовой главное — не попасться на глаза кому-то из классных дам и учителей?

— И одноклассниц, — кивнула Софья. — Бахтиярова всегда бегала в храм, а я ее прикрывала. Один раз ее заметила Миловидова и наябедничала Гофман, и той пришлось усадить Бахтиярову на три дня за шитье, а я насыпала Миловидовой соль в постель.

— А ты змея, — ухмыльнулась я, — но мне нравится.

Софья умела постоять и за себя, и за других. Но к выпуску академия ее доломала, это жуткие жернова, технология отработана. И Гофман не стоила таких восторгов… возможно, не стоила для меня, Софья сравнивала ее с другими классными дамами — и справедливо, что Гофман намного лучше, хотя бы со слов.

Я остановилась на площадке, где в стене были выбиты несколько квадратов один в другом, и в самом маленьком — изящный голубой изразец.

— Вот она, — скучающим голосом объявила Софья, — ширинка. Нет, я не знаю, почему она так называется. Но это она.

— Красиво, — согласилась я, всматриваясь в узор. Что тут должно быть? Или кто? Нам кто-то назначил встречу? Шаги я услышу и всегда успею удрать. Но если кто-то умудрится подкрасться незаметно, что тогда? — А это что? Так и было?

Прямо под квадратами, затертый, но свежий — я провела пальцем, и на нем остался след — был отчетливо виден знак. Не то крест, не то какая-то руна.

Глава восемнадцатая

— Нет. Здесь никогда не было никаких знаков.

Софья была растеряна, и я тоже. Я кивнула, стерла с пальца золу… или что это? Нет, погодите, и я, презрев негодующий вопль Софьи, мазнула все еще грязным пальцем по манжете. Такой же след остался на одежде Алмазовой — след от золы, не от земли.

Это она нарисовала, но, черт, зачем? Баловалась? В храме? Дочь архиепископа? Почти невозможно, но все же — почти.

Здесь ничего не должно быть, и я это прекрасно знала. Память начинала работать — пока избирательно, мне все еще требовался некий «допуск» в прошлое Софьи, и давала мне его она или я сама получала нужное, неизвестно, но я помнила этот коридор таким, каким увидела его в первый раз четырнадцатилетним подростком, помнила, как спускалась сюда с подругой — Бахтияровой, как она рассказывала обо всем, что мы видели — и про ширинки, и еще про какие-то архитектурные детали. Я вспомнила, что чуть ниже мы обе едва не упали, когда я запнулась о подол, как мы попались отцу Павлу, и он не ругал нас, не отвел к Гофман, а напоил вкусным травяным чаем и поведал что-то об истории появления этого отдельного хода… Что? Касалось это академии или вообще всех храмов?.. Я закрыла глаза. Я же знаю!

Ход для монарших особ появился очень давно и в другой стране, и повелел его сделать король, у которого были все основания опасаться народного гнева. После ход стал традицией. На уроках Слова Владычьего про подобные мирские страсти не упоминали.

— Что это может быть? — я, не касаясь знака, повторила пальцем его очертания. — Тебе о чем-то говорит?

Софья молчала. Лестница была шире и выше, чем та, общая, и сам проход светлее, но мне отчего-то сделалось невыносимо жутко. Я ждала чего-то страшного, неизбежного, дергалась, оглядываясь по сторонам, но никто не шел и даже движения воздуха не было.

Идти теперь вниз или вверх? Где меня ждут? Или так — где поджидают? Я стояла ровно на середине спуска, и кто бы ни собирался заманить меня в западню, если он пойдет снизу, из храма, у меня будет шанс: пока он доберется до меня, уже устанет подниматься, а я еще буду полна сил, чтобы взбежать наверх.