— Да, — подбадривает его Перссон, — А что вы делали потом? Куда отправились?

— Ну, это была обычная поездка, у меня не было никакой особенной цели. Но я всё-таки добрался до окраины Сундсвалля.

— Кому принадлежала машина? У кого вы её одолжили?

— Не помню имени. Но помню фамилию: Юнгстрём.

— А откуда вы его знали? Он ваш родственник? Знакомый?

— Знакомый. Мы часто встречались у здания бассейна «Лугнет».

Квик рассказывает Йоргену Перссону, как на «Вольво» Юнгстрёма добрался до парковки района Бусведьян, что находится в северной части города.

— Вы можете описать фасады домов, их цвета или материал? Хоть что-то?

— Тогда я должен сказать, что я, вместе со свидетелем допроса… в общем, мы туда ездили прошлой осенью, так что не уверен, что мои воспоминания сейчас не спутались, — объясняет Квик.

— Вы ездили туда и видели это место? Значит, вы знаете, какие там здания?

— Да.

Услышав это во многих отношениях примечательное заявление, полицейский предпочитает не вдаваться в подробности и продолжает вести допрос:

— Что вы сделали, когда приехали на парковку?

— Здесь я попытаюсь быть прямолинейным, буду пользоваться тем методом, которому научился. Я искал какого-нибудь мальчика и увидел, что неподалёку находится школа. Вижу, идут два мальчика, потом они попрощались, и я позвал одного, так сказать, после их расставания. Не знаю, были ли они друзьями, но по крайней мере шли вместе. Мальчик, идущий мне навстречу, был в расстёгнутой стёганой куртке, и я крикнул ему, чтобы он… попросил его помочь мне, сказав, что задавил кошку. И тогда он подошёл к машине, я втащил его внутрь и уехал. Поехал я в… в район Стадсберьет в Сундсвалле, и там, в общем, убил его. Этого мальчика звали Юхан Асплунд.

Квик замолкает.

Кажется, Йорген Перссон не знает, как реагировать. Он только что получил признание в совершении самого громкого преступления в Сундсвалле — убийства одиннадцатилетнего мальчика, который исчез 7 ноября 1980 года.

— Так, — вздыхает Йорген Перссон, — и вы не рассказывали об этом столько лет?

— Все эти годы я носил это в себе, да, но я этого не осознавал, — загадочно отвечает Квик.

Допрос продолжается. Квика спрашивают об одежде Юхана, но он может вспомнить лишь тёмно-синюю стёганую куртку.

Вдруг Йорген Перссон понимает, что ведёт допрос подозреваемого в убийстве, у которого даже нет адвоката. Вопрос серьёзный, его надо как-то решить, и он предлагает:

— Послушайте, Стуре, поскольку всё должно быть по правилам, я должен вам сообщить, что в связи с вашим заявлением о причинении смерти мальчику вы становитесь подозреваемым в убийстве, вы это понимаете?

— Конечно, — отвечает Квик.

— И вы знаете, что имеете право на адвоката?

Квик говорит, что не задумывался об этом. Йорген Перссон объясняет, что правила должны быть соблюдены, потому-то он и сообщает Квику о его правах.

— Конечно, — соглашается Квик.

— Хорошо, — продолжает Йорген Перссон, — так что вы скажете об адвокате? Мы можем продолжить беседу, а затем решить вопрос с адвокатом, — или адвокат нужен вам уже сейчас?

— Хороший вопрос, — задумывается Квик. — Об этом-то мы и не подумали.

— Нет, — соглашается свидетель допроса Перссон. — И на этот вопрос мне нечего ответить.

— Да, нечего ответить, — повторяет Квик.

— А я не адвокат, — говорит Чель Перссон.

— Нет, — кивает Квик. — Мне кажется, если в данном вопросе необходимо соблюсти все формальности, то адвокат должен присутствовать с самого начала.

Не получив вразумительного ответа ни от врача, ни от полицейского, Квик продолжает рассуждать:

— Адвокат может быть хорош потому, что он будет выступать нейтральной стороной. Возможно, это было бы весьма кстати.

Но этого не происходит. Йорген Перссон выключает диктофон и «немного рассуждает на эту тему» — именно так он пишет в протоколе. Позже диктофон снова включается, и допрос продолжается. Без адвоката.

Когда через пятнадцать лет я зачитываю Стуре Бергвалю его собственные слова и обращаю внимание на приведённую им самим хорошо обоснованную аргументацию о том, что в таких делах адвокат должен присутствовать с самого начала, он поясняет:

— Я очень расстраиваюсь, когда слышу, как всё проходило. Возмущаюсь. И узнаю в этой ситуации себя и своё желание угодить Челю Перссону. Если бы я заявил, что все мои признания были выдумкой, то тем самым очень смутил бы Челя. И поставил бы в неловкое положение себя самого.

На протяжении нескольких месяцев, три раза в неделю он говорил об убийстве со своим врачом, который в одночасье превратился в свидетеля допроса. К тому же, будучи пациентом психиатрического отделения, Стуре сильно зависел от Перссона.

— В данной ситуации я совершенно не считал возможным признать, что на сотнях терапевтических бесед просто-напросто врал, — говорит Стуре.

Я прошу его объяснить, что он имел в виду, когда на допросе в 1993 году сказал, что адвокат «будет выступать нейтральной стороной».

— Адвокат мог бы стать неким посредником между Челем и мной. Он мог бы, например, спросить: «Это действительно так, Стуре?» Он мог бы успокоить нас, попросить не торопиться с выводами.

Допрос возобновляется, и Квик подробно рассказывает о том, как подманил к себе Юхана, затолкал его в машину и ударил головой о приборную панель, чтобы тот потерял сознание.

— А потом? — спрашивает Йорген Перссон.

— Мы покинули то место, и я, в общем-то, толком не знал, куда ехать, но вот мы прибыли в Стадсберьет на окраине Сундсвалля, я остановился, вытащил Юхана из машины и понёс его в сторону леса. Там всё и случилось, ну, я его задушил.

Чуть позже полицейский интересуется, что стало с телом.

— Оно под большим камнем, то есть под грудой камней, — отвечает Квик.

— И когда оно там очутилось? — спрашивает Йорген Перссон.

— В тот же день.

— М-м, — подхватывает полицейский. — Ну что, прервёмся на ланч?

После обеда допрос продолжается. Теперь разговор идёт о Стадсберьете, где Квик задушил Юхана и спрятал его тело.

— Как вы задушили его? — спрашивает Йорген Перссон.

— Руками.

— А до того, как вы его задушили, произошло ли что-то особенное?

— Нет.

Но когда возникают новые вопросы о причинах, по которым Квик заманил Юхана в машину, Томас начинает припоминать, что перед тем как задушить мальчика, он совершил с ним половой акт.

— А что вы сделали потом, когда он был уже мёртв? Ну, вы ведь сказали, что его тело лежит под кучей камней, я об этом.

Тут рассказ вновь принимает неожиданный оборот:

— Я снял с него ботинки и то, что было на его ногах — как это, чёрт возьми, называется? И вот тут я снова ни в чём не уверен. По-моему — но не знаю точно — я