Николай внимательно рассматривал Нину.

— Ребза, слушайте другую историю! Некий отставной полковник послал бандероль лично Горбачеву. Ее там в секретариате рассмотрели и перенаправили товарищу, который в теме волок. И выяснилось вот что. Отставной полковник на досуге решил проштудировать «Слово о полку Игореве». Более того, придумал свою теорию. Написал целый трактат, который и выслал президенту.

— Бывают же такие дотошные дедульки! — расхохотался Потап, на время забывший о грозной Лоре, поджидающей его в столице нашей родины.

— Бывают! — радостно согласилась с ним Наталья Ильинична. — Он сделал «открытие», будто каждая фраза «Слова» несет в себе двойной, скрытый смысл. Начал с заглавия. «О полку» — о походе значит. А «Слово» не только об одном походе, но еще о том, что народ думал об этом походе, как люди скорбели, какие сделали выводы, как плакала Ярославна. О том и заглавие, блин. И читать его нужно так: «О полку и горе». Ну, тут отставному полковнику справедливо возражают древнерусисты: «Во-первых, «горе» в древнерусском писалось с ятем на конце, а «Игореве» — через «е» обычное. И во-вторых, куда вы предлагаете «ве» после «и горе» девать?»

— Где имение, а где наводнение, — пробормотал Потап.

— Справедливо заметили, юноша! Зато «исследователь» отвечает: «А это уже ваше дело — думать над всякими «ве» и «ятями»! Вы древники, а я нет. Я только сделал вклад в науку, а уж искать причины моего открытия — вам!» И это было лишь начало — таким образом полковник «разобрал» все «Слово» до конца и еще кучу подобного там «наоткрывал»…

— Он не одинок. Этаких оригиналов, которые мнят себя первооткрывателями, на свете хватает с избытком. И со своими «идеями», лишенными всякой логической научной основы, они периодически врываются всюду, — отозвался хмурый Николай. — Поэтому надо уметь правильно и быстро поставить их на место и не воспринимать всерьез.

И помрачнел еще больше. Как бы эту даму поставить на место и не воспринимать всерьез?..

— Мы пришли, ребза! — торжественно провозгласила она и распахнула дверь подъезда. — Вам повезло, что сегодня у нас работает лифт. Это счастливый случай! Недавно пацаны, развлекаясь, в качестве эксперимента покатались на лифте с открытой дверью. Подозреваю, что среди них был и мой внук. С того дня лифта, считайте, у нас почти нет. Даже починить его толком никто не может: он то возит нас, то капризничает. Зато мы тренируем сердце. Очень полезно!

Все скромно промолчали.

— А вот тут у нас на стене знаковая надпись, читайте: «Темнота — друг молодежи: в темноте не видно рожи». И подпись: «Квазимодо». Подозреваю, что это тоже дело рук моего внука. Будем гасить! — внезапно провозгласила Арбузова в стиле настоящей разборки.

Братья изумились.

— Это свет, — слабо улыбнулась Ниночка. — Соседи Натальи Ильиничны забывают днем погасить его, а выключатель на втором этаже. Сейчас… — Она вышла из лифта и вскоре вернулась. — Можно ехать.

Лифт тормознулся.

— Пойдем выйдем, ребза! — крикнула Арбузова, залихватски стукнув кулаком Николая по плечу.

Он поморщился.

Ниночка явно была здесь своей. Она быстро спроворила угощение. Сели праздновать встречу, знакомство и просто хороший день.

Хозяйка с удовольствием оглядела большой стол, заставленный всякими салатами, колбасами, сосисками и фруктами:

— Ух! Прямо живое раблезианство! Вовчик у меня молоток! И вечно придуривается, что дома нечего есть, — и вдруг спросила Николая: — Ты меня уважаешь?

Ошеломленный Бакейкин-младший пробормотал:

— Я?.. Мм… Ну да… Конечно…

Писательница так же бодро, не тушуясь, протянула ему свою пузатую керамическую кружку:

— Тады наливай!

Олдовая панкерша, подумал Николай, машинально наливая в кружку заварку. Но тем и интересна. Возможно, даже вполне милый и искренний человек.

— Наталья Ильинична, а у вас хлеба нет? — спросила Ниночка.

— Если нет хлеба, едят пирожные, — глубокомысленно заметила Арбузова. — Сейчас Вовчик принесет и то и другое. А вот вы, — обратилась она к Николаю. Бакейкин-младший прямо покоя ей, видно, не давал. — Вот вы бизнесмен, я уже слышала. И не спрашиваю, чем вы торгуете и что продаете, это совершенно безразлично. Но вы наверняка не помогаете бедным. Хотя если вспомнить Конфуция… Он не любил филантропию. И был прав. Он рассуждал примерно так: «Ну отдашь ты один миллион, имея десять. Что, ты станешь жить хуже и претерпишь скорбь? Риторический вопрос. Фига, не станешь! А бедный, который получит от тебя отстегнутый кусочек, прекрасно зная, что для тебя это — почти ничто и ты все равно куда богаче его, — что это ему даст? Разве он станет жить лучше? Или твой подарок родит в нем подлинное уважение к тебе? Конечно нет! И вообще это позор, духовное падение, ведь ты отчетливо показал, что попросту сделал одолжение! Вот если бы ты отдал бедняку гораздо больше, чем оставил себе, — то да, это называлось бы поступком! А так… Жалкая символическая претензия на него».

Нина смутилась. Потап засмеялся. Сева быстро сменил тему:

— А вы, наверное, теперь всю жизнь посвятили внуку?

Это была трагическая ошибка, неверно взятая нота.

— Молодой человек! — сурово сказала Арбузова, торжественно покрутив пальцем перед носом Севы. — Запомните! Для меня самое важное — мое творчество! Я очень люблю Григория, но первым делом, первым делом — детективы, а уж мальчики, уж мальчики потом! — пропела она и топнула ножкой. — Григорий чересчур увлекается компьютером. Он сел за монитор лет в пять или шесть. А может, и раньше. И всем тогда рассказывал, что любит иглать в комплютер. Его спрашивают: «Во что же ты играешь?» А он так непосредственно, восхищенно рассказывает: «У меня там бегают стлашные монстлы и зомби!» — «Да? И ты их уничтожаешь?» — «Я с ними слажаюсь и из гланатомета палю в монстлов и зомби, а они все лезут, такие зубастые и челные!»

Сева вежливо улыбнулся.

— Юноша, это совсем не смешно! — жестко отчеканила Арбузова. — Все взрослые тоже ему улыбались и говорили типа «молодец». Но когда он уходил, все синхронно невольно вздыхали. Вызывал некоторую тревогу такой вот непосредственный рассказ об этих играх… О современных играх, которые даются невинным детям…

— Но ведь вы сами ему их давали! — не выдержал Николай.

— Молодой человек! — повернулась к нему писательница. — Можно ли запретить ребенку игру?

— Вредную — нужно! — не менее жестко ответил Николай.

Немного удивленная Арбузова замешкалась с ответом, и в это время явился довольный Ве Ве, нагруженный двумя сумками. И продекламировал с порога, обращаясь к высокому Николаю:

Здравствуй, мой друг, наш гамбал, паренек-барсучонок!

Вот тебе свеженький спирт с гордым названьем «Рояль»!

— Гекзаметр! — гордо прокомментировала писательница. — А что, юноша, вы думали, один умеете сочинять? У нас абсолютно творческий дом!