И неожиданно для всех она начала заигрывать с мужем, который разгружал сумки, — целовала и нежно опускала ладони ему на плечи. И Мухин так же внезапно разозлился и крикнул:

— А ну, канай отсюда, ты! Нет чтобы помочь — только одна Ниночка мне помогает! Канай!

Арбузова была в легком шоке, а потом, закричав: «Ха-а!», подбежала к мужу и дважды твердо и четко ударила его кулаком по спине.

В ответ Ве Ве застонал и вскрикнул:

— Ну, Наталья! Помилуй! Разошлась! У меня радикулит!.. Ты ведь знаешь!

Сумасшедший дом, подумал Николай. И дама сильно «приветливая»…

— Нет, — прошептала застывшая рядом с пакетами в руках Нина. — Там как раз всегда очень тихо… Больным нужна тишина.

Очевидно, Николай начал озвучивать все свои мысли.

Ситуация матовая…

— Вот, попробуйте: это привезено из Колумбии — особое сладкое печенье! — неожиданно ласково обратилась Арбузова к Николаю, нежно ему разулыбавшись. Сама доброта и смирение.

Он удивился и отозвался ей в тон, с такой же доброй интонацией, в деловитейшем стебе:

— А еще из Колумбии — вот этот белый порошочек!..

Грянул громовой хохот — оценили.

Разлили по бокалам красное вино. Детективщица вдруг очень мило, почти кротко опять улыбнулась, глянула на Севу и так же мирно и тихонько заметила:

— Ох, писатели! Пьяницы мы все!

— Ну, не все, — возразил ей Сева.

Она так же добродушно улыбнулась:

— Не все, верно. Но если не пьяницы — так игроки.

Сева усмехнулся:

— Это да! Мы с бабушкой любили вечерами поиграть в домино или карты.

Арбузова мило засмеялась:

— В подкидного, да? А бабушка иногда выигрывала? Вы уж ей делайте снисхождение — иногда предоставляйте возможность выиграть. Ребза, кофе выпьем?

Николай скривился и простонал:

— Ненавижу!

— Кофе? — удивилась хозяйка.

— Именно его. Только запах хороший.

Сева пил вино и думал: а что он тут делает? И все они, вместе взятые? Нужно ведь поскорее расспросить эту украденную Нину о цыганах — и пора в путь-дорогу. Рассиживаться им некогда. Тем более что Потап должен проводить Лору.

После ее звонка Потап стал нервничать и шепотом сообщил Севе, что, наверное, уедет вечерним поездом в Москву.

Потому что Лора была женщина сложная и непредсказуемая. Склонная к странным поступкам и вывертам.

Вот, например, пришел Потап к ней однажды. Лора сидела с ногами на кровати, перед ней валялись бинт и пачка сигарет. Пребывала в меланхолии. Равнодушно глянув на Потапа, она вяло вытащила из пачки сигарету, закурила и, поймав его взор, упавший на бинт, ответила на немой вопрос:

— Тут соседи пьяные дрались, я разнимала, мне об руку бутылку раскололи и ладонь порезали. Перевязана, видишь? Но похоже, занесли инфекцию. Меня что-то знобит, и поднялась температура. Наверное, уже началось заражение. Через двадцать четыре часа меня не станет… Хорошо, что ты пришел. Успеем попрощаться.

Потап ахнул:

— Лора, да ты что, всерьез?!

Она пожала плечами:

— Ну, если температура поднялась, значит, дело плохо.

— Так я вызову «скорую»! — в панике заорал Потап. — Немедленно! — И бросился к телефону.

Лора сказала так же меланхолично:

— Во-первых, поздно — раз началось. А во-вторых, у меня нет страхового полиса, меня ни одна больница не примет. — И промурлыкала без всякой интонации: — «Пока есть в кармане пачка сигарет — значит, все не так уж плохо на сегодняшний день!»

Потап застыл на месте. А Лора начала хохотать. Он глянул на нее совсем ошарашенно.

— Я пошутила! Просто простудилась. А руку ножом саданула. Нет у меня никакого заражения. А полис есть. Разыграть тебя захотелось. И проверить, как ты меня лю-юбишь…

Шок отступал медленно, сменяясь раздражением.

— Значит, ты специально заставила человека нервничать?!

— Да! Ну что со мной сделаешь — вот я такая, маленькая дрянь! — И Лора опять пожала плечами, с удовольствием затянувшись.

Интересный случай с точки зрения психологии, подумал тогда Потап. На чем она играла? Чего добивалась, какую реакцию проверяла?

А Лоркино периодическое желание купить козу и отвести ей под жилище балкон?

— Ну давай купим! — начинала она порой приставать к Потапу. — Захотим отведать молочка — ляжем навзничь на пол, заползем под козу и насосемся… А потом выползем обратно.

— Ты больная? — справлялся Потап.

Лорка хохотала в ответ.

— Привет! Что нового? — справился у нее однажды по телефону Потап.

— Да вот — папа умер.

Потап ужаснулся:

— Горе-то какое, туды-растуды… Ты мне не рассказывала, что он болел… Или скоропостижно? Сердце, поди? Ты давай говори, чем помочь… Я сейчас приеду!

— Да не мой! — хмыкнула Лора. — Римский. Газеты читать надо, юморист.

Загадочной женщиной она была, эта Лора.

— Конечно, езжай, — сказал приятелю Сева, наслышанный о даме Потапова сердца. — Со мной теперь брат. Так что за меня опасаться нечего.

Потап скептически покосился на Николая. Именно с его прибытием за Севу и стоило опасаться. Но делать нечего, Потапу надо тащить в аэропорт Лоркины чемоданы с тряпьем.

Тем временем Ве Ве с помощью тихой овечки Ниночки разгрузил свои сумищи, кое-что выложил на стол — в частности, обещанные пирожные и хлеб — и тоже присоединился к чаепитию. А для разрядки обстановки и смягчения жены ласково попросил:

— Наташенька, почитай что-нибудь свое!

Николай еле сдержал стон отчаяния. Сева строго покосился на брата. Потап вновь думал о Лоре: почему она не может обойтись одними джинсами с футболкой и двумя платьишками? Зачем нужно волочить за собой на берег моря целый арсенал нарядов? И главное, для кого?.. Медуз прельщать да моллюсков очаровывать? Или она на турков замахнулась?..

Арбузова тотчас обрадовалась предложению мужа и начала искать свои записи. Дама-самореклама…

Детектив, подумал Сева. Кто знает, что это такое? Он тогда становится настоящей литературой, когда в него привносится нечто сугубо человеческое, индивидуальное, умиляющее. Пусть даже совсем немного, но обязательно. Как знаковая трубка и скрипка у Холмса, как любящая верная жена у Мегрэ, как сам образ простодушной с виду и вовсе не такой простой забавной сельской бабуси мисс Марпл. Но у некоторых детективщиков нет этого живого, теплого, семейного момента — остается один только труп на месте преступления и то, что накручивается вокруг него. И это — уже страшно, когда не видно ничего подлинно человечного и нет света.