Когда я поступила в аспирантуру, у меня появилось хобби изучать эмпирические данные и клинические испытания, чтобы побольше узнать о психобиологическом развитии. Тогда-то я и наткнулась на два любопытных открытия.

Во-первых, некоторые виды аллергии могут быть вызваны сильным стрессом у матери во время беременности [8]. Если вкратце, материнский стресс атакует нервную систему ребенка, и она активируется, начиная путать, что является угрозой, а что – нет. Это приводит к повышенной чувствительности к вещам, которые по своей сути опасности не представляют. Я почувствовала, как расслабляется мое тело, словно все встало на свои места. Старшая сестра моей мамы внезапно и трагически умерла, когда она была беременна мной. Вот еще одно напоминание о том, что мое тело не является плохим. Я просто получила избыток стрессовой химической информации прежде, чем была к ней готова, и с тех пор некоторые системы моего организма пребывают в повышенной боеготовности.

Во-вторых, существует значительная связь между детской аллергией и расстройствами пищевого поведения во взрослом возрасте. У детей вырабатывается повышенная восприимчивость к ощущениям, которые они испытывают, когда едят и переваривают пищу. Они могут начать бояться еды, не понимать, является ли их тело и то, что они едят, чем-то хорошим или чем-то плохим, либо у них развиваются сложные отношения с едой [9].

Для меня это стало очередным прозрением. Из-за всех этих аллергий в детстве мне приходилось думать о том, что я ем, гораздо больше, чем моим друзьям. Мое тело передавало мощные сигналы о вреде для меня некоторых продуктов, а нервная система установила связь между этими продуктами и моими реакциями на них. Отсюда и появился страх. Мое тело говорило: «Держись подальше».

Эта информация помогла мне почувствовать больше сострадания к себе и к своей маме. Мы обе через многое прошли, когда она вынашивала меня. Это еще одно проявление истории, рассказываемой моим телом. Истории о том, что я пережила прежде, чем у меня сформировалась сознательная память.

Некоторые люди не знают своих родителей или истории своих предков. У кого-то нет доступа к научным журналам. Далеко не каждый знает, как получать, анализировать и применять информацию. Не каждый может заполучить ту информацию, которая доступна мне. Между тем исследования напоминают всем: хотя мы никогда и не узнаем точной причины наших телесных страданий, возможно, мы проживаем результаты генетических изменений, которые произошли за поколения до нас, чтобы защитить наших предков. Такие изменения называются эпигенетическими. И подобно тому, как наши гены, а также гены наших предков способны меняться и подстраиваться под факторы стресса и внешние условия, они могут и научиться понимать, что теперь мы в безопасности, в заботливых руках нашего внутреннего воспитателя.

Я выскажу здесь идею о боли, которую, может быть, не совсем приятно принимать, поэтому хочу сразу уточнить: только от вас зависит, как именно вы ее интерпретируете. Идеи такого масштаба лучше оставить для себя, а не предлагать другим в качестве банальных высказываний или уклончивых ответов, когда мы не знаем, как справиться с какой-то чужой болью.

Вот эта идея: боль может стать дверью в настоящее. Более того, она может стать приглашением к любви и заботе о себе, причем кому-то благодаря ей приходится учиться этому впервые в своей жизни. Интенсивность болевых ощущений – это повод попытаться уйти в себя, однако также и приглашение в настоящее. Когда мы чувствуем, как активируются нервы в нашем теле, это напоминает о том, что мы здесь и сейчас, в моменте, живые и способные чувствовать.

Бывает, что наше тело сообщает: «Ты прошел через что-то» или «Хватит меня игнорировать». Иногда оно говорит «Это что-то новое» или «Это тяжело». Когда я чувствую боль, мне больше всего нравится представлять себе, как ткани моего тела говорят нервам и электрическим импульсам: «Прямо сейчас я отчаянно нуждаюсь в заботе». Мы можем узнать содержание этого послания, только если остановимся и обратим на него свое внимание. Что бы ни происходило с нашим телом, это может нас напугать, но может и помочь воссоединиться со своим «я».

Именно благодаря боли и травмам после своих аварий я научилась по-настоящему использовать практики, которые предлагала другим. Эти аварии выявили нарушение моей целостности и послужили поводом сделать все те вещи, в эффективности которых я не сомневалась, однако которые сама не практиковала с полной отдачей. Боль распахнула входную дверь моего телесного «я», моего дома, чтобы через нее могли войти чуткость и сострадание к себе. Хотя я и использовала быстродействующие средства, чтобы облегчить свои страдания, общий подход должен был измениться. Вместо того чтобы избегать своей боли или отвергать ее, я должна была научиться вести с ней диалог, осознать, что я могу принять решение реагировать на нее так, чтобы стать ближе к самой себе.

Спустя несколько месяцев после второй аварии моя нога так и не зажила, и я надоедала своему врачу, пока он не согласился назначить мне МРТ.

Мой разум без конца метался между двумя историями о моем теле, которые я твердила себе. Это был своеобразный диалог, как если бы я выпустила вторую стрелу, вытащила ее, снова выстрелила – может, в то же самое место, может, в какое-то другое – и снова вытащила.

Тетива была натянута: «Они говорили, что к этому времени должно полегчать. Я делаю все, что мне было велено, так почему же мое тело не исцеляется?» Затем: «Ладно, хватит на сегодня критики и недовольства. Пора бы замедлиться. В тебя врезался грузовик, но ты осталась жива».

Я уже привыкла к этим метаниям. Там, где раньше был только критический монолог, я научилась отвечать своему внутреннему критику словами поддержки и сочувствия. Со временем мои разрушительные мысли о собственных травмах стали менее выраженными.

Затем наступил день, на который у меня была назначена МРТ. Все было по расписанию, и меня провели в раздевалку. Я зашла в кабинку, отделенную от еще трех таких же шторкой. Внутри было зеркало. Я надела больничную сорочку цвета морской волны. В раздевалке было тихо.

Я начала осторожно класть свои теплые руки на разные части тела, задерживаясь там, где была боль или травма, которые мне нужно было исследовать. Сначала ступни, затем лодыжки, голени, колени, бедра, живот и грудь, потом шея, голова. Наконец мои руки легли на щеки, и я встретилась взглядом со своим отражением. Я стояла, нежно положив руки на свое лицо, как если бы мать прикасалась руками к лицу любимого ребенка. Тем частям моего тела, которые страдали, работали, терпели, выживали, боялись, я вслух сказала: «Молодцы. Вы так усердно трудились. Вы перенесли так много боли, вы так громко твердили о ней. Спасибо, что не молчали. Я вас слушаю. И врачи тоже слушают. Спасибо за то, что так много делали, чтобы защитить меня после того, как со мной случилась эта ужасная авария. Теперь вы в безопасности». Слова сами вырвались из меня. Я уже так привыкла делать это перед зеркалом до и после физиотерапии, а еще каждый раз перед тем, как сесть в машину, что это произошло чуть ли не на автомате.