Вероятно, кто-то выжил. Только не те, кто были задержаны майором и готовились вот-вот покинуть изолятор. И не те, кто ждал взрыва лимузина. И сумасшедший в жилетке на голое тело не выжил точно.

— Разрешите?

Я все никак не мог понять, зачем босоногий буквально впихнул книжнику брошюру, если бы не их затянувшийся торг, я бы не успел ничего заметить, и скоро на лимузине пришлось бы менять заглавную букву.

Даже странно, что Лафофор этого не заметил. Достаточно было просто потрусить брошюру, чтобы из нее выпал сложенный вчетверо лист. Тот самый — красного пластика с черным номером. Номер пять.

Киллер пытался заработать себе дополнительные баллы за артистизм?

— Мне кажется, этот сувенир стоит дороже многих книг.

— Я ваш должник, Марк.

«Фея» мягко оторвалась от космодрома Мессе. Мы летели домой, и Элли была счастлива. Каталог ведьм, который обошелся книжнику Лафофору в пятьдесят миллионов кредитов, томик, который стал причиной смерти человека, выложившего за книгу еще на миллион больше, — украсит ее библиотеку.

Так решил книжник Лафофор. Организаторы ярмарки киллеров ошиблись. Не стоило полагаться на жеребьевку. Целью номер один должен был стать он.

Где-то через час после того, как мы покинули систему Мессе, на связь вышел наместник Императора. Он был счастлив нам сообщить, что спецслужбы уничтожили преступное сообщество, виновное в инциденте во время книжной ярмарки. Надо же, как быстро телохранители Лафофора превратились в спецслужбы, а задержанные и подозреваемые — в виновных.

В качестве особой расположенности при следующем посещении Мессе нам был обещан президентский номер за счет правительства.

Там потолки еще на десять сантиметров выше.

Весь этот город был одной огромной песочницей. Весь этот материк. Вся эта планета была горой песка, по недоразумению вышедшей на орбиту. Песок был в воздухе, в воде, еде, в местных женщинах и уже даже во мне — полномочном представителе Императора на Эдеме. Довольно забавное название, если учесть, что для полной гармонии тут не хватало только чертей и котлов.

Местным здесь тоже не нравилось, но у них не было выбора. Максимум для местного — стены и крыша, чтобы кондиционер мог работать, и розетка, чтобы подключить все тот же кондиционер и холодильник с местным отвратительным как бы пивом. Единственное достоинство напитка — сразу из холодильника он холодный. Вода вкуснее, а кефир крепче. Дикари. И с этими людьми я должен был подписать договор. О дружбе и сотрудничестве. Император решил, что мы можем им что-то продать. Вероятно, у нас перепроизводство лопаток и ведерок.

Детей здесь не было. То есть, конечно же, были, но, скорее всего, их держали подальше от дипломатов, хотя, немного пообщавшись с местными, — вполне допускаю, что они рождаются сразу с плохим характером, отвратительными зубами и ненавистью к чужакам. Под два метра. Может быть, Император хочет из них набрать пару полков? Большие ребята и очень опасные. Неприятные. Смотрят оценивающе — как бы быстро и легко убить. Говорят, они каннибалы: с учетом того, что, кроме людей, здесь другой живности — днем с огнем, — вполне возможно. А может, это одна из дипломатических легенд? Пока не приехал сюда — думал, что легенда, а встречаешься взглядом с одним из них — начинаешь верить.

Сегодня у меня важный день. Или последний. Если все получится как надо, я подпишу договор, смогу улететь домой и проведу блаженный месяц где-нибудь, где трава, река и земля. Черная, вязкая, с запахом. Потом снова в дорогу. Иногда я перестаю понимать, где я: дома, в очередной командировке или мне снится долгий кошмар. Когда-нибудь я проснусь и окажется, что можно жить не в перерывах между «я приехал» и «пора в дорогу», а просто жить…

Для моего заклятого друга, представителя Алеманской Республики, день подписания договора стал днем казни. Что-то не так пошло в храмовом комплексе — выказал непочтительность к местной святыне.

Трудно представить, чтобы Феликс Гейман был непочтителен. Еще его прадед служил в департаменте внешних сношений, и все Гейманы по мужской линии с детства готовились к одному — быть почтительными и дипломатичными.

Представители местных властей отправили алеманцам ноту протеста, в которой говорилось, что господин Феликс Гейман оскорбил их религиозные чувства.

Республика добивалась этого контракта долгих пять лет и первой получила приглашение на подписание договора. Гейман стал первым инопланетником, которому позволили зайти в Храм. Оттуда вынесли его череп и таз. Эти два предмета лежали в традиционном местном сундуке — они его делают из хитина какого-то здешнего насекомого — вместе с нотой протеста. Вероятно, для доходчивости.

Республика Алемания свернула свое представительство, улетели представители Сантоса и Фэйт. Мы остались. Император обожает монополию, а тут как раз такой случай. Я его понимаю — при худшем раскладе он получит мои череп и таз. Может быть, это его позабавит.

Я — не дипломат. Я единственный специалист в своей профессии, для которой, боюсь, еще долго не придумают названия. Я — специалист по глобальным кризисам. Беда в том, что где-то неделю назад вместе сложились две неудачи. Император решил, что неподписание договора с Эдемом будет глобальным кризисом, и уж совсем некстати вспомнил, что я его полномочный представитель. Было дело — меня угораздило придумать решение одной проблемы. Император посчитал: кто придумал, тот пусть и применяет в деле. Технически пришлось присвоить мне титул полномочного представителя Императора. Дело осложнилось тем, что титул этот пожизненный.

В последний раз, когда Император вспомнил обо мне, было не здорово. Кризис был так себе, и я даже справился. Не сразу, и нельзя сказать, чтобы окончательно. Виновные были наказаны, но как-то все это мало походило на хорошую работу. Сейчас у меня появился шанс восстановить реноме или получить место на Александринском кладбище.

Я смотрел в зеркало и в какой-то момент понял, что на самом деле передо мной череп, обтянутый кожей и мясом. Привычка примерять на себя новые обстоятельства. Я уже готовил себя к тому, чтобы стать просто черепом — без мяса и без кожи.

Тончайшая ткань рубахи, костюм — почти невесомый, но все равно вспотел я почти мгновенно. Пять ступенек и два метра от нашей миссии до автомобиля, а уже остро нужно в душ. Зачем я туда еду?

Мой переводчик — Масун. Все время кажется, что я его отвлекаю от чего-то важного и нужного. Он всегда идет чуть быстрее, не потеет, не пьет и не устает. Если бы у меня был остро нелюбимый и при этом приемный племянник — я бы вел себя с ним примерно так, как этот тип со мной. Хуже всего, когда он, пытаясь мне понравиться, улыбается. Он думает, что это улыбка — когда губы растянуты, но рот практически закрыт, за счет чего становятся видны его клыки. У местных довольно развитые клыки. А ведь с мясом на этом бесконечном пляже — большие проблемы. Ни птиц, ни каких-нибудь местных антилоп. И зачем им клыки? Лучше об этом не думать.