— С какой стороны от вентиля? — Нормальный вопрос, я чуть было не задал его, правда, в более грубой форме… Все-таки Феликс был дипломатом в четвертом поколении, а я вполне мог бы стать нефтяником, У нефтяников трудно с почтительностью. Мой дед часто выходил курить у теперь совершенно безопасной компрессорной станции. Когда он думал, что его никто не видит, он тихонько гладил уже навсегда пустую трубу и что-то шептал… Наверное, он тоже мечтал, чтобы от поворота вентиля что-то зависело…

— Масун, а вы едите мясо?

Снова показались клыки Масуна, а через миг на его лице появилась настоящая улыбка.

— Кроты. Я тебя обязательно угощу, поверь, ничего вкуснее ты не ел. В столице — стада самых жирных кротов в стране.

Этой зимой Иванову было особенно тяжело. Жизнь в этой стране в принципе давалась ему с трудом, но мысль об эмиграции не казалась спасительной. Он не умел жить здесь, он боялся не уметь жить в другом месте.

Этой зимой, так же как любой другой, на этой широте шел снег. Для козлов он снова стал неожиданностью. Странно не то, что козлы удивлялись зиме так же, как год до этого, удивительно, что, не умея предвидеть холода зимой и жару летом, они жили нормально и даже счастливо.

Иванов — единственный человек в стране козлов пытался быть таким же, как все, — но у него не получалось. Быть может, тому виной отсутствие шерсти, копыт и рогов, быть может, что еще. Его сосед козел Гоша точно так же должен страдать от тупости своего племени, но — ни дыра в крыше, пробитая острым копытом козла — чистильщика сосулек, ни тупость главного козла города, который только к концу зимы сообразил, что нужно сделать со снегом, — его не смущали. Козел Гоша лишь громче, чем обычно, что-то блеял долгими ночами и время от времени занимал денег на водку. Козлы любили водку больше, чем еду, и часто больше пили, чем ели. Человек Иванов так и не научился пить много и без особых последствий, и, возможно, в этом и крылась причина всех его несчастий в этой стране. Он слышал о восточных единоборствах, иногда ему грезилось, как, овладев ими, он побеждает в драке огромного козла с метровыми рогами. Побеждает, проведя блистательный удар пяткой в лоб.

Так было не всегда. Пока еще был жив отец, было легче. Тогда он еще помнил, что он не просто живет, что есть Путь — оставаться человеком, когда так легко стать другим. Отец не боялся, что его сын станет козлом. При всем желании Иванову-младшему это не удалось бы. Отец боялся, что Иванов станет пастухом.

Всю свою жизнь Иванов передвигался за пределами своей квартиры боком, его ноги навсегда покрылись мозолями от бесконечных копыт, впивавшихся в его тонкую обувь в забитом транспорте. Козлы любили передвигаться с повышенной кучностью. Им это нравилось. Иванов любил побыть один и даже вечером, пытаясь приготовить из растворимого кофе что-то похожее на кофе настоящий, — старался держаться ближе к стене, подальше от открытого пространства. Чтобы не затоптали.

Все поменялось в тот вечер, когда, открыв банку с кофе, Иванов обнаружил, что она пуста. Он мог выскочить в угловой магазинчик, мог просто не пить в этот вечер кофе. Но что-то дернулось в глубине маленькой безрогой головы Иванова, и он заорал так, что слышно было далеко и хорошо. Слышно было: «КОЗЛЫ!»

Если бы в его жизни были только козлы, Иванов бы так не расстраивался. Но в ней попадались и козы, которых он просто физически был не в состоянии — ни любить, ни как следует поиметь. Сегодня он как раз предпринял очередную попытку добиться от козы взаимности. После, получив то, что хотел, он посмотрел ей в глаза и увидел только то, что и мог увидеть. Коза не стала лучше после, как и не была хороша до.

Когда во дворе обозначился «газик» с четырьмя огромными козлами, Иванов уже проклял шевеление в своих мозгах, но крик этот вышиб из него все силы, и теперь он сидел прямо в прихожей, чтобы козлам не пришлось долго искать его. Иванов знал, что звонить в дверь они не будут. А с ходу снесут её одним ударом копыта.

Они уже стучали по лестнице, когда Иванов увидел странное. Черный тонкий предмет висел на гвоздике у вешалки. Иванов точно знал, что предмет висит тут столько, сколько он себя помнил. Он даже вспомнил, как отец строго-настрого запрещал даже думать об этой вещи…

Рука сомкнулась на твердой плетеной рукояти. Хлыст протянулся вниз, коснулся пола и свернулся кольцами в ожидании броска.

Иванов открыл дверь и сделал шаг вперед. Достаточно было шороха скользящего по грязному полу кончика хлыста, чтобы страшные, огромные, тупые козлы застыли, ожидая приказа. Иванову не понравилась их машина, но было лень искать другую. Он коротко приказал: «В Кремль!»

1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.

2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.

3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму Законам.

Айзек Азимов. Законы робототехники

Максу было хорошо. Монитор мигнул на прощание, ближайшие две недели ему предстоит только одно занятие — собирать своим огромным экраном пыль. Дверь — на ключ, на электронный ключ, и опечатать старинной восковой печатью. Для верности.

Макс решил не заезжать домой, сразу — в аэропорт, чтобы через пару часов спуститься на землю в аэропорту Дюссельдорфа, сесть в такси — обязательный белый «мерседес», проехать каких-нибудь девять-десять километров и оказаться в маленьком немецком городке Хильден. Потом сидеть в плетеном кресле на веранде и пить белое охлажденное вино, пока хозяин семейной гостиницы готовит его номер. Две недели безмятежности.

Макс долго выбирал место. Нелучший сервис и никаких достопримечательностей. Все перевешивало другое — в Хильдене не было ни одного робота. Местный муниципалитет так решил. Макс должен оказаться там срочно.

Настройка на безмятежность оказалась настолько сильной, что Макс не сразу взял трубку. Как-то он уже решил для себя, что две недели пройдут без этого. С уже совершенно отчаянного надцатого гудка Макс все-таки ответил. Уже нажимая на прием, понимал — зря.

— Макс, пообщаешься с Олегом? — Нежный щебет Виктории в переводе на общечеловеческий означал — товарищ следователь, ваш отпуск накрылся.

— Пообщаюсь, — безнадежно согласился Макс — можно подумать, он мог отказаться от этого разговора. Если понадобится, Олег, а точнее — Олег Николаевич, с равным успехом достанет его и на самом необитаемом из всех необитаемых островов, и в самом обитаемом из всех городов.

— Макс, тебе не надоели пробки? — Начальство пыталось шутить. Плохо. Значит, что-то действительно серьезное.