Глеб осторожно положил вилку на край тарелки. Он еле-еле впихнул в себя рыбный салат. Нет, вкус у салата был отменным. Аппетит никуда не годился.

Какой аппетит под пристальным взглядом рыдающего тестя!

– Вы знаете не хуже меня, Альберт Вадимович, что Дина попала в эпицентр взрыва совершенно случайно. Что покушение готовилось на ее двоюродного брата. То бишь вашего племянника, который не мог пропустить мимо себя ни единого скандала! – Против воли голос Глеба зазвенел негодованием. – Мало ему было одного дела с бандой коррумпированных чиновников, так он и в ресторанной драке ухитрился засветиться. И там нашел приключения. А Дина! Дина зачем с ним пошла?! Что ее заставило потащиться с братом в этот зал судебных заседаний?! Только-только свободно вздохнули после одного злополучного происшествия, как…

– Гибель подростка под колесами твоего внедорожника ты называешь злополучным происшествием? – противным скрипучим голосом отозвался тесть. – Не горем, не бедой, а злополучным происшествием. Да ты циник, Глеб. Как я в тебе ошибся, однако!

– Я вас умоляю, Альберт Вадимович. Сказал и сказал, чего к словам цепляться?

Глеб нервно дернул уголками рта, пытаясь улыбнуться.

Он мог бы, конечно, послать этого старика ко всем чертям. Скомкать салфетку, встать, забрать сына и уехать домой. Но сын не понял бы такого отношения к его дедушке. И спросил бы потом с него: а почему он так? Ну и старик, невзирая на то, что давно отошел от дел, обладал странным влиянием на ход некоторых событий. Мог как помочь, так и нагадить. И в преддверии выборов ссориться с ним не следовало.

– Вам известно не хуже меня, чего мне стоило замять скандал, – добавил Глеб шепотом, с опаской посматривая на дверь, за которой скрылся Тарас. – Чего мне стоило найти человека, который взял на себя вину.

– Понятно, – согласно кивнул тесть, потянулся к рюмке с водкой, поднял ее. – Давай помянем светлую душу доченьки моей. Или не желаешь?

Глеб со вздохом налил себе водки.

Ведь знает, старая сволочь, что он за рулем. Знает, что рабочий день в разгаре. И он к тому же планировал сегодня еще появиться на своем рабочем месте. Потому что разговор с Юлей следовало провести незамедлительно. Она вдруг вечерами сделалась жутко занятой. Перестала отвечать на его звонки. Перестала врываться в его кабинет без доклада. Поначалу это нравилось. Сейчас насторожило. И он планировал сегодня с ней серьезно поговорить.

А этот старый дед, не выпускающий вожжей влияния из своих артритных рук, вынуждает его пить водку. Белым днем! И попробуй, откажись. Сразу углядит в его отказе крамолу. И… нагадит.

– Пусть земля ей будет пухом, – тихо проговорил Глеб и выпил, не чокаясь, до дна.

– Пусть, – кивнул тесть и тоже выпил. Тут же налил еще. – Давай сразу, чтобы не согрелась.

Снова выпили. Потом еще по одной.

– Все, мне хватит. Альберт Вадимович, вам тоже не надо. У вас же сердце больное, – решил Глеб продемонстрировать заботу сильно захмелевшему старику.

– Ну и помру, кому от этого худо? Тебе, что ли, зятек? Только обрадуешься.

– Ну, о чем вы таком говорите, Альберт Вадимович? Ладно на меня злитесь, непонятно за что, – возмутился вполне искренне Глеб. – О внуке подумайте!

– А я о нем только и думаю, Глеб. И все, чем владею, подписал уже ему. Все! И Дина, умница моя, тоже все ему подписала. Вот вскроют завещание, узнаешь сам.

Оп-па! Вот это новость!

Глеб окаменел. Он был уверен, что завещания нет. Дина ничем не болела. Никогда не заговаривала о смерти. Зачем завещание? А оно, вон оно как! Завещание, значит. Все Тарасу! Супер, молодчина жена! Респект тебе там – на том свете!

Все сыну достается, да? И половина дома, в котором они живут. И часть бизнеса, которым Дина владела на паях с отцом. И две огромные квартиры в центре города. Счета в банке.

Ай да сука! Ай да удар ниже пояса! Хорошо, сыну пятнадцать лет. До совершеннолетия он как-нибудь сумеет распорядиться по-своему всем, что оставила Тарасу мать. А если бы мальчишка был совершеннолетним?! Что тогда? Глеб бы по миру пошел?!

Ай да сука…

– Меня не интересуют условия завещания, Альберт Вадимович. – Глеб грустно улыбнулся, спасибо водке, помогала играть. – Мне ничего не нужно. Я люблю работать. Зарабатывать. Мне хватает, вы же знаете.

– Знаю, – тесть уставил на него плывущий хмельной взгляд. – Это я так тебе сказал, на всякий случай. Чтобы знал, что если это ты организовал покушение на Дину, то зря старался.

– Господи ты боже мой! – вскричал Глеб, вскакивая. – Вы, простите, в своем уме, Альберт Вадимович? Что вы такое говорите?! Я никогда бы… Я бы никогда даже думать не посмел о таком! К тому же покушались на вашего племянника. Вы же знаете. Вам же говорили!

Он почти задыхался от ненависти к этому старику. Или от водки почувствовал удушье. Пришлось ослабить узел галстука. Вот уж действительно, не знаешь, откуда ждать неприятностей. Ведь если старику взбредет в голову что-то, он непременно доведет дело до конца. В смысле расследование. Свое собственное расследование.

О господи, только не это! Ему одного скандала хватило за глаза. Еле-еле отмылся перед лицом общественного мнения. Так теперь выдумки выжившего из ума тестя нарисовались.

– Даже думать не смейте о подобном. И еще… – Глеб поднялся из-за стола, наклонился в сторону тестя. – Не смейте засирать мозг мальчишке.

– Ишь, как заговорил, – отозвался тесть через минуту, не отрывая взгляда от портрета дочери с траурной каемкой, стоявшего прямо перед ним. – Слышишь, дочка, как осмелел твой наглый муж? Наверняка боится, что его опеки родительской лишат. Боится, боится. Ведь тогда тю-тю, плакали денежки. Что скажешь, Дина? Устроить ему веселую жизнь, а?

– Ой, да идите вы к черту! Со своими деньгами, со своим старческим маразмом. Тараса я вам не отдам. Достаточно уже Дины. Вы ей очень удачно жизнь сломали, избаловав до неприличия. Тараса я вам не отдам.

Глеб скомкал накрахмаленную льняную салфетку. Швырнул ее на тарелку со следами рыбного салата. Пошел к двери.

– А у тебя никто и не спросит, – прошипел ему в спину тесть.

– У меня не спросят, спросят у Тараса. Он взрослый мальчик. – Глеб склонил голову, остановившись возле двери. И повторил задумчиво: – Он взрослый мальчик. У него никого, кроме меня, нет.

– Есть еще я, не забывай. – Альберт Вадимович взял в руки вилку, принялся рассматривать ее зубья на свет. – Я еще достаточно здоров и влиятелен, чтобы требовать опеки над несовершеннолетним внуком. И я все время дома. И я не сплю со своими подчиненными прямо в своем рабочем кабинете.

Старая сволочь! Старая сволочь! Что он себе позволяет? Как он смеет вообще? Как смеет сомневаться в его отцовских чувствах? Как смеет угрожать? Здоров он, влиятелен! Сегодня здоров, а завтра нет. Сегодня влиятелен, а завтра руки никто не подаст. Так бывает…