– Типа бабло притягивается к баблу?!

– Именно. Для него все это несерьезно, а я, я полная дура. Еще и подарок этот…

– Какой? Что он тебе подарил?

– Не он. Я.

– Ты?!

– У него был день рождения, и я подумала… неважно. Пошли поедим, у меня уже желудок к позвоночнику прилип от голода.

– Ладно, идем.

Краснова вылезает из машины, громко хлопая дверью, и, обогнув капот, закидывает руку на Алёнино плечо.

– А я еще, пожалуй, и выпью. Достало все.

– Может быть, ты слишком на него давишь? – Отрада усаживается на диванчик в небольшом кафе и внимательно смотрит на подругу.

– Я? Алёна, я и давление? С ума сошла? Я просто ангелочек. «Дёмочка, Дёмочка», бегаю как дура за ним.

– А он?

– А он меня за дверь в одних трусах. Нормально вообще? Слушай, я что подумала, а может, он это, ну того…

– Что «того»? – Алёна замирает с вилкой в руке, она заказала себе наивкуснейшую пасту с морепродуктами.

– Ну, может, он по мальчикам?

Отрада хмыкает, пытаясь унять смех, и слегка подается вперед, передергивает плечами. Успокоившись, дожевывает свою еду, запивая свежевыжатым яблочным соком.

– Краснова, у тебя что ни день, то открытие.

– Ну а что мне еще думать? Он непрошибаемый!

– А ты не размышляла, может быть, ему не нужны отношения?

– Да конечно. Они бы стали нужны даже тебе, стоило увидеть меня в том потрясающем полупрозрачном комплекте, а этот… – Алиса закатывает глаза и безэмоционально ковыряет ложкой в своем супе-пюре. Ее раздражает сложившаяся ситуация, а еще то, что Отрада не хочет понять, насколько шатко теперь положение Алисы в доме Никольского.

– Тогда я просто не знаю, что тебе еще сказать.

– Ладно, давай пока переключимся на тебя! Ты хочешь сказать, что из-за своих дурацких мыслей о разнице ваших положений ты упустишь такого мужика?

– Я за ним и не гоняюсь. Поцелуй был случайностью, как и мое проживание в его доме.

– Да конечно… случайностью, не верю.

– Я просто принесла плед.

– Вот, ты ему уже и пледы носишь!

– Алиса, он мне помог. Я ему за это искренне благодарна. В ситуации с Владом Азарин мог повести себя иначе, списать все долги на меня, поиздеваться… Да, поначалу он, конечно, проявил себя не очень, но по итогу я не могу сказать, что Сергей сделал мне что-то плохое.

– Я тебя не понимаю, то ты от него бежишь, то защищаешь…

– Эти вещи никак не связаны. Я просто хочу, чтобы он больше не лез в мою жизнь, исчез. Уверена, что, если впутаюсь в эти отношения, потом мне будет очень больно. А я не хочу боли, и рисковать не хочу. С меня, наверное, уже хватит.

– Значит, шлешь его?

– Не знаю, – Отрада пожимает плечами, бегло касаясь глазами зала, – не знаю…

Азарин в очередной раз покрутил в руках подаренный Алёной шар и положил его в верхний ящик стола, когда в дверь его кабинета постучали.

– Войдите.

Спартак проскользнул в кабинет и уселся в кресло напротив Сергея, укладывая планшет на стол рядом с собой.

– Я пособеседовал несколько человек. Хочу обратить внимание на эту, – протянул планшет, – и листайте, следующая тоже подходит.

– Хорошо. Завтра тогда одну на три, вторую на пять.

– Отметил. А как же прошлая ассистентка? Мне показалось, она была вполне компетентна.

– Это тебя не касается. Что у нас по новой группе разработчиков?

– Отлично. Команда собрана, все работают.

– А я слышал, что там все не так гладко.

– Были некоторые шероховатости, но я все уладил.

– Прекрасно, – Сергей ядовито улыбнулся и достал из ящика шар, вновь покрутил его в руках и перевел взгляд на Спартака. – В последнее время ты очень часто меня разочаровываешь. Через тебя проходят все сотрудники, ты ставишь их на места, а после начинается текучка. Такого никогда не было. В чем причина? А в том, что ты делаешь поблажки, берешь тех, кто не готов выкладываться на все сто за очень неплохую зарплату.

– Сергей Алексеевич, я…

– Знаешь, давай сыграем, – Азаринская бровь ползет вверх, и он с усмешкой смотрит на «волшебный» шар, – я сделаю так, как он покажет.

Спартак стирает с лица улыбку и таращится на эту чертову игрушку с опасением. Азарин часто бывает не в себе и потакает своему эго, но это переходит всяческие границы. Как какая-то вещь может решать судьбу, его судьбу?

– Мне стоит уволить этого человека? – Сергей встряхивает черную пластмассу, с интересом наблюдая за директором эйчаров. – Он говорит: «Без сомнений».

– Сергей Алексеевич, это…

– Я пошутил, ты можешь быть свободен. Пока.

Вслед уходящему Азарин не смотрит, цепляется глазами за коробку, в которой Отрада вручила ему этот странный шарик. Там небольшая открытка и пара написанных на ней слов: «Чтобы было легче принимать решения».

Глупый подарок, глупый, но он почему-то притащил его к себе в офис. Притащил и выделил место в своем столе…

Принятие решений никогда не было его слабой стороной. Он всегда четко знал свои цели, был уверен в результатах и в том, что нужно сделать для их достижения. Он был слишком самоуверен, наверное где-то чересчур эгоистичен, играл в людей, словно в шахматы, и никогда не чувствовал мук совести. Вся жизнь была для него огромной настольной игрой вроде «Монополии», и ему это безумно нравилось, тот азарт, огонь, риск… Это завораживало.

 А вот ее жест, подарок, он позабавил. Она решилась его поздравить, будучи предупрежденной Тамарой о том, что ему совершенно не интересен этот день в контексте своего дня рождения. Наверное, это было некое проявление Алёниной заботы. Или же благодарности? Благодарности… Одна только мысль о том, что она общается с ним из благодарности, злила. Порождала неуправляемый вулкан гнева, он примешивался к светлым, довольно ясным чувствам, моментально те очерняя.

Отрада была для него примером какой-то чистоты, правильности, а потому делать что-то из жалости или благодарности - вполне в ее стиле. Ему не хотелось стать объектом ее жалости, но если он сблизится и откроется этой девочке, то все будет именно так. Она поглотит его своим сочувствием… Впрочем, можно молчать. Оставаться собой и наслаждаться ее присутствием в своей жизни можно. Но это будет враньем, очередной сделкой, он купит себе ее внимание, скорее всего не за деньги, а за свое отношение к ней. Купит и станет притворяться кем-то другим. Тем, кем его видит большинство, то самое, перед которым нельзя ударить в грязь лицом. Но к чему тогда тащить ее в свою жизнь и продолжать быть не собой?

И когда он вдруг решил, что ему важно показать себя настоящего? Того, кто прячется глубоко внутри и смотрит на мир через призму детских иллюзий?