Игорь отвернулся, чтобы она не видела его довольное лицо.

Надо же, сработало, и так быстро! Эта курица, видать, не на шутку влюбилась в него, поверила, что он собирается на ней жениться.

А ведь это не так. Как только он выполнит грязную работу, тут же улетит из страны куда-нибудь к теплым морям, где много смуглых длинноногих красоток. Эта стареющая серая мышь явно не для него.

Борисов не подумал, что после его бегства Лизу могут посадить за соучастие, если полиция обо всем догадается. Какое ему до нее дело! Он птица широкого полета.

– Когда ты собираешься навестить бывшего муженька? – поинтересовался он, стараясь казаться безразличным.

– Завтра и собираюсь, – ответила она. – Ты пойдешь в аэропорт, а я – к Сергею. Только бы он принял меня! Видишь ли, он всегда боялся, что пресса может выяснить род моих занятий, хотя я никогда не спала с другими мужчинами, и ему это было прекрасно известно. Он сам распространял слухи, что я бывшая проститутка.

«Интересно, а кто же ты? – ехидно подумал Игорь. – Анжелика, маркиза ангелов?»

Но вслух произнес:

– Ты говорила мне о своем борове. Даже сейчас, в дорогом костюме, с приветливым лицом, с грамотными речами, написанными за деньги журналистами, он выглядит бывшим бандитом – не больше и не меньше. И только идиоты проголосуют за него на выборах. Если бы я не нуждался в его помощи, поверь, я никогда бы не записался к нему на прием. От таких всегда нужно держаться подальше.

– И тем не менее мне придется к нему идти, потому что он единственный человек, который способен помочь нам выпутаться из этой истории, – вздохнула женщина.

Игоря порадовало слово «нам». Отлично, она уже, может, сама того не замечая, стала его сообщницей.

Если ей удастся уговорить своего бывшего, дело выгорит. Он в этом нисколько не сомневался.

Одесса, 1892 г.

Братья скоро поняли, что ошиблись, думая быстро набить карманы.

Старик привел их к себе в комнату, где у него была импровизированная мастерская, познакомил с самим процессом отливки, но напрочь отказался делать более двух монет в день.

– И это многовато, – заявил он Гойдманам, на лице которых явно читалось недовольство. – Ребятки, глаза у меня уже не те. А это что значит? А это значит, что подделку определят довольно быстро. Это во-первых. Есть еще и во-вторых. Нельзя наводнять рынок статерами, уж поверьте мне, их надо сдавать по одному разным антикварам, иначе они просто упадут в цене. И сдавать их должны проверенные люди, такие как вы, например.

Братья переглянулись. От злости у Лейбы затряслась нижняя губа, и Шепсель видел, что брата охватил приступ ярости. Рухнули надежды стать богатыми в одночасье.

В отличие от горячего и недалекого Лейбы, Шепсель понимал правоту ротмистра. Ни в коем случае нельзя, чтобы их репутация пострадала. Это сразу отразится на предприятии.

Хитрый мозг авантюриста заработал как турбина парохода. Может быть, монетки и можно было сбыть небольшой партией, больше одной-двух, но для этого требовался хитроумный план.

Он притянул к себе своих подельников, обнял их и улыбнулся:

– Нет, мы не будем мельчить, мои дорогие.

Сазан заморгал бесцветными ресницами:

– Но я же объяснил…

– Ты меня не дослушал. – Младший Гойдман обнажил хищные, мелкие, как у шакала, зубы. Он сам напоминал хищное животное. Глаза загорелись необычным блеском, ноздри тонкого носа раздулись. – Мы не будем мельчить. Мы подсунем им такую огромную дулю с маслом, что они не только сомневаться не будут – они будут пищать от восторга. И это будет не копеечная афера – их с нас довольно. Копеечные аферы приносят малую прибыль, но напрочь уничтожают репутацию. Это будет «Мона Лиза».

Лейба и Сазонов открыли рты, и оба стали похожи на только что выловленную рыбу.

Старший брат ничего не понял. При чем тут «Мона Лиза»? Он знал, что когда-то Штерн подарил Шепселю книгу с репродукциями из Лувра. Младшему очень понравилась «Джоконда», он мог рассматривать ее часами, восхищаясь кистью мастера.

– Погляди на нее, – говорил он Лейбе, не разделявшему его восторга. – Знаешь, почему она столько веков поражает людей? Потому что великому Леонардо удалось постичь секрет, как с помощью кисти передать мельчайшие подробности. Посмотри на ее глаза, они как у живой женщины, они блестящи и влажны, взгляни на ее нос с розовыми отверстиями, на алые губы… На чудную шею. Мне кажется, я вижу, как пульсирует жилка вон там, в углублении.

Лейба напрягался, но не мог разглядеть ничего сверхъестественного. Глаза как глаза, губы как губы. Разве один Леонардо смог так здорово написать портрет какой-то там бабы? Яков Нахумович тоже неплохо рисовал.

Да черт с ней, с этой Лизой. Сейчас его интересовала не ее земная красота, а совсем другое: как картина известного художника связана с крупной аферой?

Ротмистр же, в отличие от Лейбы, особо не цеплялся к словам своего подельника. Он смекнул, что «Мона Лиза» добавлена для красного словца, и с восхищением смотрел на Шепселя. В том, что этот пронырливый одессит провернет аферу века, старик почему-то не сомневался.

Шепсель окинул друзей насмешливым взглядом, думая, что ни у одного не мелькнуло даже мысли, что он, простой одесский парень, собирается обмишурить крупный музей мира. Да, самый крупный, Лувр, где и находилась его любимая картина.

И с сегодняшнего дня это станет целью в его жизни. Он создаст экспонат, достойный Лувра, и никто не догадается о подделке.

Шепсель еще не знал, как это сделает, но был уверен, что у него все получится. Нужно только все хорошо обдумать, а пока довольствоваться тем, что есть.

Дивногорск, наши дни

На следующее утро, подъехав на такси к особняку Сергея (новые хоромы он отгрохал в самом престижном районе города, с шикарным видом на горы, поросшие густым лесом, на берегу горной речки с кристально чистой водой), женщина боязливо подошла к воротам и позвонила.

Металлический голос охранника поинтересовался, кто это, и Лиза сказала с дрожью в голосе:

– Передайте господину Парамонову, что его хочет видеть Елизавета Котова. А еще передайте, что мне нужно с ним поговорить об одном очень важном деле и денег я просить не собираюсь.

Охранника не было минут десять, и Лиза подумала, что бывший сожитель либо не припомнил, кто такая Елизавета Котова, либо проигнорировал ее просьбу. Для него она всегда была бывшей проституткой, подобранной из жалости.

Но, на ее удивление, металлическая дверь открылась, и тот же бесстрастный голос проговорил: