Женщина горько усмехнулась:

– Конечно, придется сказать, что я бывшая вокзальная проститутка. Кому такое понравится?

– Да ладно тебе, – примиряюще буркнул он. – Иди, иди уже.

Лиза неспешно пошла по аллее, вдыхая запах южных растений. Охранник, похожий на Сергея в девяностых, любезно распахнул ворота, и женщина, оказавшись на улице, сделала вдох полной грудью.

Ей все удалось! Она заинтересовала бывшего сожителя! Он поможет, и Игорь не попадет в тюрьму.

Полмиллиона казались ей огромной суммой. Для открытия кафе хватит и двадцатой части, а остальное Игорь вложит в свое дело, связанное с самолетами.

На всех парах женщина понеслась к остановке маршрутки.

Игорь ждал ее дома с угрюмым лицом. Холодно поцеловав женщину в щеку, он недовольно пробурчал:

– Вылет завтра. Самолет обслуживают лучшие механики. Французы не отходили от меня ни на шаг и запретили вечером самому еще раз осмотреть машину. Я теперь не знаю, что делать. Придется работать по первоначальному плану, а там как карта ляжет.

Лиза порывисто обняла его:

– Нет, милый, не придется. К моему удивлению, Сергей не только принял меня, но и заинтересовался нашим планом. Он ждет нас в семь вечера в своем особняке. Уверена, мой бывший обязательно что-нибудь придумает.

Она промолчала о сумме, которую кандидат в губернаторы соглашался им выплатить. Еще, чего доброго, Игорь заартачится, наделает глупостей. Пусть обо всем ему расскажет Сергей.

Николаев, 1892 г.

Николаевский помещик Павел Иванович Рыльцев, маленький, тщедушный, с редкими, уже седыми волосами на круглой головенке, лицом, на котором морщины безжалостно оставили продольные и поперечные борозды, сидел на балкончике своего небольшого особнячка и с удовольствием пил чай со сливками, закусывая крендельками с яблочным повидлом, обильно посыпанными сахаром.

Рядом с ним лежала толстая книга Николая Михайловича Карамзина в кожаном переплете, которую он вот уже неделю читал запоем, – «История государства Российского».

Закрывая глаза от блаженства, вызванного вкусным завтраком (его горничная Аксинья, полная дородная женщина, щекастая, румяная, с толстой русой косой, умела угодить барину и любовнику – ох, какой она была сладкой и горячей в постели!), Павел Иванович думал, что благодаря Карамзину узнал много нового и интересного даже о себе.

Теперь он не сомневался, что его дворянский род очень древний и произошел не от кого-нибудь – от самих Рюриков и скифских царей. А это чего-то да стоит. Можно будет при случае похвастаться перед другими помещиками. Да, среди них, несомненно, есть побогаче, но никто не имеет такую богатую историю своего рода.

Павел Иванович чувствовал, как по его жилам течет кровь коронованных особ и влечет к просвещению несчастных аборигенов.

Он отправил в рот очередной крендель и подумал: «Да и такую горничную не каждый имеет».

Когда Аксинья зашла на балкончик с новой порцией крендельков, он схватил ее полную белую руку и прижал к губам.

Женщина не отдернула ее, жмурясь, как кошка. Она не пылала страстью к этому человечку ниже ее на голову, но по-своему любила его и понимала, что от ее поведения многое зависит, прежде всего ее будущее.

Разумеется, Павел Иванович никогда не женится на ней. В последнее время Аксинья укрепилась в этой мысли: он постоянно напоминал ей о древности своего рода.

Ее устраивало и положение любовницы, но оно всегда было довольно непрочным. Барин не любил бывать в обществе, больше сидел на балкончике или в саду с книгой и поэтому еще не познакомился с женщиной, которую был бы счастлив назвать женой. Как только это произойдет, новая барыня выгонит Аксинью – в этом горничная не сомневалась. И тогда придется возвращаться в деревню, в нищету.

– Хорошие крендельки-то получились? – ласково спросила горничная, погладив барина по плечу. – Вы знаете, я сама делала, нашей кухарке не доверила. И вообще, зачем нам кухарка? Вам же нравится, как я готовлю.

Барин хлопнул ее по толстому заду, прошелся взглядом по полной груди:

– Нравится, Ксюша, нравится. Мне все в тебе нравится. Ты такая белая и рассыпчатая, как твои крендельки, и такая же сладкая. Но Марфу я рассчитывать не буду. Что ни говори, а на кухне работа тяжелая. Мне не хочется, чтобы твои белые ручки покрылись мозолями и потемнели. Впрочем, – он улыбнулся, – готовить я тебе не запрещаю. Знаю, что ты меня всегда побалуешь чем-нибудь вкусненьким. Выпьешь со мной чайку?

Аксинья покачала головой:

– Нет, барин, в другой раз. Нужно за обедом присмотреть. Вы бараний бок заказывали с кашей. Надо за Марфой проследить, как она справится с этим блюдом.

– Какая ты у меня умница. – Помещик на секунду прижался к ней и отпустил. – Ну, иди, иди. Еще поворкуем.

Когда она исчезла, Рыльцев улыбнулся и вздохнул, предвкушая ночное блаженство.

Нет, что ни говори, а Аксинья – женщина, приятная во всех отношениях. Правда, кое-что в ней ему не нравилось – ее простота и необразованность.

Иногда Рыльцеву хотелось поговорить о том, что он вычитал у Карамзина, подекламировать Гомера…

Деревенской женщине все это было неинтересно, и она откровенно зевала, слушая отрывки из «Илиады» и «Одиссеи».

Местные помещики тоже не горели желанием обсуждать умные книги, они все были прескучные и говорили только об урожаях и продажах.

Известного очаковского антиквара Шепселя Гойдмана ему словно послал сам бог.

Рыльцев отставил чашку с чаем и подумал, что пути господни неисповедимы. В тот день он приехал в Очаков, чтобы навестить свое маленькое имение на лимане, и случайно зашел в лавку Гойдманов – полюбоваться древностями.

О том, сколько может стоить антикварная вещичка, Павел Иванович не имел никакого представления. Денег в поездку он взял совсем немного, потому что не собирался их тратить. А полюбоваться можно и бесплатно. Не выгонит же его хозяин!

Хозяин, Шепсель Гойдман, не только не выгнал посетителя, но и угостил его чаем с печеньем – свежим хворостом, составил ему компанию и принялся с интересом расспрашивать о николаевском житье-бытье.

– Я не сомневался, что вы дворянин, – сказал хозяин лавки, сделав первый глоток чаю. – Порода сразу бросается в глаза. Это и благородство в вашем лице, и гордая осанка. Могу поспорить, ваш род довольно древний.

Услышав это, Павел Иванович чуть не подавился хворостом. Подумать только, простой лавочник сразу разглядел в нем то, что не могли и не хотели видеть николаевские помещики. Просто чудо какое-то!