голова была подобна голове гигантской броненосной черепахи, его загнутый клюв был широко разинут, обнажая ровные ряды кривых зубов, подобных миноге, а его хвост терялся среди огней в горном чреве. Пылающие силуэты, подобные живым факелам, плясали вокруг его распахнутой, круглой челюсти, прислуживая перед гигантским ками. Немигающие глаза величественного чудовища были наполнены ненавистью, а голова кишела мерцающими, парящими кострами.

Это был покровитель его народа, и он был прекрасным, ужасным и смертоносным.

Ик-Ук закричал, и часть его разума увидела, что пылающие силуэты, кружащие вокруг головы Покровителя, по форме напоминали головастиков, олицетворявших зародышей акки.

Покровитель возвышался над связанным акки, подобно змее, раскачивающейся над жертвой, и на мгновение Ик-Ук осознал, что бой барабанов прекратился, и вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь его хриплыми воплями. Хотя, даже он сам уже не мог сказать, выкрикивал ли он проклятия, мольбы, или молитвы.

В следующее мгновение, чудовище, великий ками, дух народа акки, обрушился на него, и он искренне взмолился о быстрой и милосердной смерти.

Покровитель проглотил его целиком, и Ик-Ук целую вечность летел вниз, в желудок великого духа, крича, пока его голос не охрип полностью. Однако он так и не приземлился, но продолжал падать. И когда он утратил сознание, очнулся и закричал, и вновь потерял сознание, и очнулся несколько раз, он собрал остатки сил, чтобы вспомнить ками – того, которого он изначально принял за духа огня, ками в форме пылающего головастика – и воззвал к нему.

Его голос вновь был в его голове, и сам он был рядом с ним в этой пульсирующей кровавой тьме.

Ик-Ук обругал его последними словами, оставшимися в его разуме, и заорал на него остатками эмоций в сердце. – Ты предал меня! – Орал он, и в то же время молил, - Спаси меня!

- Я сдержал свое слово, - спокойно сказал мерцающий дух.

- Ты скормил меня чудовищу! – Прокричал Ик-Ук, его рассудок покидал его, как песок сквозь решето.

- Я перенес тебя в безопасное место, - сказал ками, этот маленький ками, крошечный аспект большего существа. – Где может быть безопаснее, чем внутри моего собственного желудка? Здесь ни один другой ками не нападет на тебя, ни один огр не устроит засаду, и ни один соперник не сможет украсть твои сокровища. Приведя тебя сюда, я был, также, прощен, воссоединен с моей большей частью. И ты будешь здесь в безопасности ровно год и один день.

- А когда год и один день пройдут, - сказал ками, - Ты не сгоришь. Я тебе это тоже пообещал. Я стяну твою плоть с костей кусочек за кусочком, но ты не сгоришь. – С этими словами аспект ками Покровителя, в форме огненного зародыша, улыбнулся во весь рот, блеснув рядами острых бронзовых треугольных зубов.

Ик-Ук закричал остатками разума и сердца, падая в красноватую тьму желудка своего Покровителя, и кричал почти целый год и один день.

Личные войны

Rei Nakazawa

Кулак Ивамори с размаху ударился о дуб, и дерево, выстоявшее сотни лет, рухнуло с оглушительным треском. Мятежная орочи в его верхних ветвях перепрыгнула на соседнее дерево за считанные секунды до того, как земля содрогнулась от падения дуба.

- Ты начинаешь раздражать меня, монах, - прошипела Шисато. Яд капал с ее клыков, липкой жижей увлажняя землю.

- Ты слишком долго охотилась на меня и моих братьев, - послышался ровный, громогласный ответ. – Думаю, это мне следует быть раздраженным.

Глаза Шисато сверкали в тенях шуршащих листьев. – Знаешь, я могу спрыгнуть вниз прямо сейчас и накачать тебя ядом прежде, чем ты успеешь и моргнуть.

- Можешь попробовать. – Монах был высоким и массивным, с грудными мышцами, подобными валунам, и руками такими же толстыми, как и дуб, лежащий у его ног. Он размял костяшки, и их хруст громко прозвенел в тишине Дзюкая. – Ты удивишься насколько моя кожа толще, чем ты представляешь. Или же, я могу просто схватить тебя налету и свернуть тебе шею. Думаешь, твой отец будет сильно расстроен, если я это сделаю? Я бы лишил его хлопот делать это самому.

Блеск глаз орочи превратился в две огненные точки. – Я знаю, что ты пытаешься сделать, монах. Вынуждаешь меня совершить ошибку. Что ж, это не сработает. Я убью тебя на своих условиях, когда сама это решу. А до тех пор, предлагаю заключить перемирие.

Могучие ноги Ивамори оттолкнулись от земли, и он взмыл к дереву, на голос змеи. Но Шисато исчезла, прежде чем последний слог ее слов растаял на ветру. Ивамори фыркнул.

- Ты не сможешь долго убегать от меня, отщепенка. Клянусь, я украшу твоей шкурой свою комнату.

*   *   *   *   *

Ивамори низко поклонился, напомнив Аншо о маленьком мальчике, наполненном благоговением и уважением, присоединившемся к ордену столько лет назад. – Простите, Учитель Аншо.

- У тебя нет причин для извинений. Как, впрочем, и всегда. Шисато – проблема, но едва ли наиболее срочная в данный момент. – Лицо старого монаха было покрыто морщинами, но в теле все еще сохранилось много энергии и сил со времен его юности. Он все еще был более крепким и мускулистым, чем многие, вдвое моложе его. Как один из первых учеников Досана, и боец, о чьих подвигах все еще слагали поэмы, он ревностно исполнял свои административные обязанности по защите монастыря и Дзюкая. – Более того, я сомневаюсь в мудрости преследования ее.

Молодой монах выпрямился, с ужасом на лице. – Вы полагаете, я не должен был покидать монастырь без защитника? Вы совершенно правы, Учитель, и я прошу прощения за…

Аншо взмахнул сухой старческой рукой. – Успокойся, юноша. Если бы я имел в виду это, я бы так и сказал. Но я говорил не об этом.

Ивамори поднялся на ноги, возвышаясь над своим наставником, подобно Босейдзю. – И, тем не менее, моя оплошность в поимке Шисато означает, что я был небрежен в своих тренировках. После медитаций, я стану тренироваться сильнее, клянусь Вам.

- Если существует что-то, на что я всегда могу положиться, Ивамори, то это твои тренировки. – Он произнес это со слегка напряженной улыбкой, озадачившей Ивамори. – Я в тебе не сомневаюсь. – Аншо замолк, осматривая своего ученика. – Могу я задать тебе вопрос?

- Конечно!

- Я бы хотел, чтобы ты спросил сам себя, какова твоя цель в жизни, и в тренировках.

Ивамори моргнул.