отправлены на мусорку, он больше не мог совершать успешные лобовые атаки на Скарлетт и Вашти. Прилет мух раскрывал для него новые охотничьи горизонты, что было весьма кстати ввиду пассивности Вашти и презрения Скарлетт.

Свою первую муху Гомер поймал через несколько месяцев после нашего переезда. Дело было в гостиной. Я как раз раскладывала по полкам новые книги, когда послышалось громкое злое жужжание откуда-то сбоку на уровне моей головы. Обернувшись, я увидела своих кошек: они выстроились в шеренгу и медленно подкрадывались к мухе, которая вальяжно описывала сложные зигзаги футах в пяти над полом.

Гомер напрягся, его голова задвигалась замысловатой восьмеркой в унисон прерывистому жужжанию. Уши стояли торчком. Мельком взглянув на Скарлетт и Вашти, я увидела, что и у них зрачки расширились настолько, что казалось, будто сами глаза их состоят из сплошных зрачков. Две пары глаз неотрывно следили за мухой. Казалось, они выбирали момент для прыжка, но, пока они думали, Гомер без предупреждения взмыл в воздух. Как в замедленной съемке, я увидела, что он подымается все выше, вот и голова его выше моей, а тело изогнулось изящной дугой. На мгновение он завис в воздухе, словно гимнаст перед соскоком на помост, а затем раздалось щелканье челюстей. Еще один миг — и он мягко приземлился на задние лапки, еще один — и он сидел на корточках.

Жужжание прекратилось. Муха исчезла.

— О боже! — невольно вскрикнула я. Даже Скарлетт и Вашти недоверчиво моргнули все еще расширенными зрачками. Неужели мы и впрямь видели то, что, как мы думаем, мы видели?

Единственный, кого не удивило происходящее, был сам Гомер. Его челюсти лихорадочно работали, пережевывая добычу. Он чем-то напоминал ребенка, которого внезапно угостили ириской, и все, что ему теперь остается, — быстрее ее проглотить. Что делать с пойманной мухой, Гомер, похоже, не знал. Поднявшись в воздух, он, возможно, и сам не ожидал, что так удивит всех. Но мухе удивляться уже не приходилось.

Первое, что я сделала при переезде, — купила хлопушки и липкую ленту для мух, но воспользоваться ими мне так и не пришлось — они остались нетронутыми собирать пыль в кухонном шкафу. У меня не хватило духа лишить Гомера того, что вскоре стало его излюбленным занятием. Но и, по правде сказать, мои собственные усилия по контролю за мухонаселением по зрелому размышлению показались мне излишними.

Поимку мух Гомер превратил в целое искусство. Непрерывно оттачивая мастерство, он не ограничивался одним стилем и смело экспериментировал в области стратегии, что иногда было данью необходимости, а порой просто спасало от скуки. Иногда он пружиной подлетал в воздух, как это было в первый раз, но не щелкал зубами, а молотил лапками в воздухе, как отчаянный пловец, что выгребает по-собачьи, сбивая муху то ли лапой, то ли воздушной волной. А когда она вновь собиралась взлететь, он вначале отступал на несколько шажков, а затем прыгал на звук. Иногда он загонял муху на балконную дверь, вынуждая ее колотиться в стекло, а затем, накрыв лапкой, завозил в угол и держал там, пока насекомое не переставало подавать признаки жизни. Если муха приземлялась на стену за диваном, Гомер взбирался на спинку и, поднявшись на задние лапки, одним молниеносным движением передней лапки прихлопывал муху прямо к стене. Затем он осторожно приподымал лапку, оставляя зазор, чтобы прошла одна голова, и муха отправлялась в рот.

Однажды мне довелось наблюдать за тем, как Гомер в пылу погони за мухой взлетел на спинку стула. Балансируя на трех лапках, четвертой он лихорадочно пытался сбить муху, которая, вместо того чтобы сразу сдаться, отлетела куда-то за его голову. Гомер — клянусь! — оттолкнулся от стула и, эффектным движением бросив тело в заднее сальто с вращением, сцапал муху прямо в воздухе, а затем, изогнувшись, мягко приземлился на все четыре лапки.

— О, ну вот это ты уже просто красуешься, — протянула я, не в силах сдержать смех, столь очевидным было его довольство собой.

Дошло до того, что мне не нужно было вертеть головой, чтобы увидеть, где именно жужжит назойливая муха: достаточно было заметить мелькнувшую черную тень, и все было кончено.

Иногда я забавлялась, представляя себе разговоры мух, наблюдавших за тем, как их товарку постиг бесславный конец и она пала жертвой слепого кота. Мне подобный диалог виделся примерно таким:

Первая муха. Ты слышала, Клару поймал безглазый кот? Как она не углядела? А у самой-то, небось, не одна сотня глаз!

Вторая муха. Ну что тут скажешь? Вот и дура она. Была. Эта ваша Клара.

Взяв на себя обязанности нашего домашнего «егеря», Гомер следил не только за мухами. Он доказал, что одинаково хорошо справляется со всей живностью: муравьями (они ловились так легко, что это было почти оскорблением), москитами и прочей мошкарой.

А потом появились тараканы. Сейчас я живу в Нью-Йорке и видела, кого здесь называют тараканами. Они не идут ни в какое сравнение с южными «плохими парнями», такими огромными, что их можно оседлать и отправиться верхом на дерби в Кентукки. Высокий этаж означал, что полномасштабное нашествие нам не угрожает. Но отдельные лазутчики (здесь их называют «пальметто») были крупнее прочих и к тому же умели летать. Проникнув в нашу квартиру, они вскоре сами жалели об этом своем умении. Если успевали.

Каким бы проворством ни отличались тараканы, за мухами им было не угнаться. За мухами мог угнаться Гомер. У тараканов было свое преимущество. В отличие от мух, что волей-неволей возвещали о своем прибытии, эти действовали бесшумно. По крайней мере, так казалось мне. Но слух Гомера был куда острее моего. Острее даже, чем у Скарлетт или Вашти, в чем я могла убедиться — и даже неоднократно.

Какими бы быстрыми ни были тараканы, им было не сравниться с мухами, которых Гомер отлавливал с завидной регулярностью. Не раз я наблюдала, как Гомер водит головой, прислушиваясь к чему-то, чего я не слышала. Потом он срывался с места к какой-то точке — и оттуда выползал таракан.

Гомер имел обыкновение съедать свою добычу. Исключение составляли только тараканы — их он приберегал для меня. Две недели подряд были особенно сильные дожди, и не проходило ни дня, чтобы утром я не просыпалась с двумя или тремя мертвыми тараканами, аккуратно сложенными перед кроватью.